сволочь, для которой никто и ничего не имеет значения. Но теперь я вижу, что ошибся! Похоже, среди эсперов такое поведение скорее традиция… — Он выразительно посмотрел на Ингу, потом на Дэна и спросил у него с притворным сочувствием: — Вы ведь тоже не побоялись взять собой жену, уважаемый господин Глоцар? Не жаль вам ее было?!
Дэн дернулся было вперед, но шеф, ожидая этого движения, угрожающе повел пистолетом:
— Стоять! Стоять смирно!
Дэн притих. Что же делать? Черт, если бы не Валерий!.. Но рисковать его жизнью, да еще сейчас, когда он абсолютно беспомощен… Да, Гуминский хорошо рассчитал свои действия! Вот только что ему нужно? Если он собирается просто перестрелять их всех, то почему он не сделал этого сразу? Зачем остановил, зачем затеял эту задушевную беседу?..
Дэн нетерпеливо взглянул на Евгения. Какого черта он молчит? Наверняка ведь знает, что нужно Гуминскому! А может быть, потому и молчит?..
Аллеи пронизывали сад весьма причудливым образом, и подойти к зданию можно было с разных сторон, но Веренков, подумав, выбрал северо-западное направление: лучше, если солнце будет светить в глаза не тебе, а возможным встречным. Наивная предосторожность… но против неизвестной опасности любая предосторожность может оказаться решающей!
Он не знал, с чем ему предстоит столкнуться. С момента падения вертолета и обрыва связи прошло не более двадцати минут, но за это время на базе успело произойти столько невероятных событий, что были все основания подозревать: непонятное явление, из-за которого и была затеяна вся эта история, вышло из-под контроля… Если это случилось, то пускать туда полицию и журналистов без предварительной разведки будет преступным легкомыслием!
Веренков вспомнил, как начальник охраны пытался отговорить его, убеждал, что нет никакой необходимости в таком риске — но он был неумолим. В том, что случилось, была изрядная доля его вины: ведь он давно подозревал, что на базе творится неладное, что Гуминский о многом умалчивает… так чего было ждать?! Боялся нарушить субординацию, боялся скандала. До последнего момента заставлял себя верить, что шеф будет вести себя разумно! А с чего бы это ему вести себя разумно? Что может быть хуже в такой ситуации, чем чиновник, бывший когда-то ученым?..
Но Сара… Ведь он расслабился именно из-за ее участия в чрезвычайной программе! Он был уверен, что она не потеряет голову, не испугается, а если что, свяжется с ним непосредственно — и уж ни в коем случае не обманет! Увы, напрасно…
…Когда Майзлис очень осторожно (черт возьми, откуда у него взялась такая деликатность?) рассказал ему, что на самом деле творилось на базе, он вдруг почувствовал, что не Сара его обманула, а он сам бросил двоих любимых учеников в трудную минуту, и что место ему теперь, как и всем предателям, на девятом круге ада!
'И не исключено, — усмехнулся Веренков про себя, — что это случится гораздо раньше, чем можно ожидать…' Впрочем, он тут же одернул себя: не стоит пытаться представить себе неизвестно что — надо просто идти вперед и быть готовым к любым неожиданностям…
Несмотря на все уговоры, он не стал брать никакого сопровождения, отправился один, надеясь на свою интуицию, которая раньше не раз выручала его. Отказался он и от настойчиво предлагаемого оружия — уж если с ситуацией не справились хорошо подготовленные оперативники, много ли будет толку от его любительской стрельбы? Он захватил только сигнальную ракету, чтобы подать сигнал к вводу штурмовых полицейских сил в том случае, если он не в состоянии будет вернуться к периметру сам. Пряча ракету под штанину брюк, он испытал идиотское чувство — тоже мне, Джеймс Бонд! — но подумав, все-таки заставил себя отнестись к процедуре серьезно.
Чутье подсказывало, что ситуацию следует решать не силовым, а интеллектуальным путем, что свежим непредвзятым взглядом он сможет увидеть то, чего не увидел зарвавшийся Гуминский — а в том, что тот изрядно наломал дров, он уже не сомневался…
Второй периметр остался позади — больше перед ним не было никого до самого здания. Он невольно замедлил шаг и поежился: здесь, в густой тени деревьев, было еще прохладно. 'А интересно, — вспомнил он вдруг, — где Юля Миллер? Оперативники говорили, что ей удалось убежать в сад…' Он огляделся. Неизвестно откуда появилась уверенность, что он знает, где именно искать Юлю: вот сейчас повернуть направо, добраться до полузаросшей аллеи, пройти по ней, снова свернуть, пересечь заросшую крушиной поляну… Эйдетическая четкость образов была настолько реальной, что он всерьез задумался, что сказать Юле при встрече. 'Она же телепатка, — мелькнула мысль, — и должна сразу понять искренность моих намерений. Вот только бы не испугалась, услышав шаги…'
Веренков резко остановился, усилием воли возвращаясь к действительности… и с удивлением обнаружил, что свернул с дороги и довольно далеко углубился в заросли. Однако! Нет, как бы там ни было, а призракам поддаваться пока не стоит… Сейчас цель одна — здание в центре сада! Вот если там ничего не прояснится… что ж, тогда он будет рад любой подсказке, даже такой необычной…
Запомнив место, где его поймало наваждение, он вернулся на аллею и двинулся дальше. Страха не было. Конечно, он с самого начала понимал, что очень рискует — и был готов ко всему… Но если с ним что- то случится, некому будет помочь тем, кто двинется следом! Как мог, он подстраховался и на этот случай: велел перенести основное внимание патрулирования с внешнего периметра на внутренний и задерживать любого, кто выйдет изнутри к периметру без его сопровождения. Кроме того, он заручился поддержкой вертолетного соединения полиции — теперь можно по крайней мере не опасаться, что в воздушное пространство базы сумеет прорваться еще какой-нибудь вертолет… Но самое главное — если он вдруг не вернется и не подаст сигнала, жесткий карантин базы продолжится до следующего утра, и только после этого внутрь двинутся полицейские отряды. Было непросто убедить руководство страны в серьезности возможной угрозы, особенно когда у ворот базы бушевала толпа терявших терпение журналистов. Он не пожалел красок, расписывая потенциальные ужасы, и понял, что переборщил, только когда министр внутренних дел предложил в помощь войска…
…Висящее в воздухе напряжение словно сгущалось с каждым его шагом и все-таки он невольно улыбнулся, вспоминая, скольких трудов стоило после этого уговорить министра, что в войсках надобности все-таки нет…
Впереди просветлело — аллея кончалась. Пришел… Веренков отступил чуть в сторону, укрываясь за кустами, и осторожно выглянул из-за них. Здание открылось перед ним все сразу, и он внимательно осмотрел его. Все спокойно, тихо, ни души вокруг. Два окна то ли разбиты, то ли открыты далеко, не разобрать… Из разрубленной надвое крыши печально торчит хвостовая балка вертолета, под ней на карнизе и на земле — куски лопастей. Лужайка перед домом чиста — никаких распростертых тел или чего-то подобного…
Куда же делись люди? По оценке начальника охраны, внутри периметра оставалось десять человек — не считая тех, кто прилетел на вертолете… Из этих десяти один убит, другой без сознания — по крайней мере, был без сознания четверть часа назад. Сколько прилетело, неизвестно — экстренные запросы на все ближайшие аэродромы ничего не дали. Похоже, вертолет или прибыл издалека, или просто стоял у кого-то во дворе… Впрочем, тут Гуминский прав — там могло быть не больше трех…
Но десять человек — это целая толпа, они должны создавать какой-то заметный шум, деятельность, особенно в чрезвычайной обстановке… если, конечно, живы… Или они все забились в какую-нибудь комнату? Час от часу не легче: где их искать, да и в каком они состоянии? Кто из них может представлять опасность?..
Веренков покачал головой. В глубине души он надеялся, что внешний осмотр даст достаточно информации, чтобы избежать неприятного путешествия по зданию, но увы… Ничего не поделаешь, придется идти дальше…
Он достал рацию, включил ее и коротко доложил об увиденном. Это была полицейская рация, позаимствованная у прибывшего патруля. Она работала на другой частоте, и его не могли подслушать на базе. Правда, его слышали все другие патрули в радиусе двадцати километров, поэтому приходилось осторожно выбирать выражения…
Когда он сказал, что собирается идти внутрь, Майзлис всерьез забеспокоился:
— Ты уверен, что стоит это делать? Может, вернешься? Или хотя бы…
Он не стал договаривать, но Веренков понял, что он хотел сказать: 'Хотя бы оставишь рацию
