рисовать круги, собирая мед тягучими волнами, сворачивая в парус лист дикой смородины, упавший в миску…
…А пасечник не дремал. Он схватил за липкую руку воровку, живущую в доме, который летал…
…Девушка по имени Свобода, живущая в доме, который летал, со злости укусила пасечника… И след ее дома над пасекой пропал…
Пасечник простоял, вытаращив глаза, на жарком солнце три часа. Свобода, сваренная на сладком меду, да настоянная на солнце, набирала силу. Прислушиваясь к своему большому организму, пасечник ошеломленно чувствовал как в нем, развив кипучую деятельность, поселялись тайные желания, которые, настойчиво оправдывая свое появление, вели длинные разговоры философического толка, от которых у пасечника случилось подташнивание, грудь его все больше распирало желание заорать что-нибудь эдакое, а в головушке давно прокручивался лихорадочно порнофильм… И, наконец, башню сорвало…
Узкая полоска каменистого пляжа, на которую с шипением набрасывалась волна, была пуста в этот вечерний час… В ущелье, каменистым склоном сползавшем к морю, бился, тихо подвывая, ветер.
Вечер, придавленный темнотой ночи к земле, уползал красным полозом за горизонт.
Только человек не спешил покинуть этот одинокий берег. Он ждал. Теряя Надежду. Потом он и ее отпустил… Ему всегда не хватало только одного — Свободы. Ее ему всегда казалось мало. И он бежал за ней, собирая жалкие крохи ее милости. И, поймав, жадно вглядывался в лицо, и Разочарование настигало его… Не она… Не Свобода…
Сейчас, отпустив Надежду, и, закутавшись в холодный плащ Разочарования, он сидел, отрешенно удерживая взглядом красный диск закатывающегося за горизонт солнца. Закатные краски стекали с неба щедро в море, смешиваясь на его огромной палитре и немного разгоняя горьковатый привкус вливавшегося в душу Отчаяния…
— А я на море… — легкий шепот коснулся ветерком, слетевшим с предгорья.
Человек вздрогнул. Подняв голову, он улыбнулся… Дом, который летал, висел над его головой, и девушка, которая жила в доме, который летал, смотрела ему в глаза, свесив голову, и, касаясь длинными волосами его лица…
— Я тебя ждал…
Секунды таяли как снежинки на их губах, прекрасное мгновение их не отпускало…
— Побежали летать… — шепнула она.
Вкус Свободы подарил ему крылья, и мгновение превратилось в вечность…
По дороге разочарований шел пасечник. Он спешил. Из леса он выбрался. Теперь осталось немного. Найти добротный рычаг, потом добраться до центра вселенной и тогда он перевернет мир… Он еще не знал как это делается, но руки чесались, а из глотки время от времени вырывались вопли:
— Вставай проклятьем заклейменный, весь мир рабочих и рабов!
Карамелька Надежды
…Она что-то нежно мурлыкала себе под нос, тая от предчувствия, плавая в ароматах палочек корицы и черных стручков ванили, впадая в кому от предвкусия томящегося в пузатом фужере коньяка, и разломленных, валяющихся вокруг мандаринов и рисуя огромными шарами из горького шоколада… Мечта спала… Сон в своих мягких лапах баюкал прекрасную ее, воздушную словно облако, а в руке Мечты была зажата маленькая, слипшаяся от ее тепла карамелька Надежды.
— Ты самая прекрасная… — шептал Сон…
… Лялечка проснулась. И вздохнула… 'Приснится же такое…', подумала она, протирая от сна глаза.
Протертые они, спрятались за толстые линзы очков, и добро и успокоено оттуда выглянули. Здесь они чувствовали себя замечательно… Замечать все — была первейшая Лялечкина работа… И тут неожиданно она заметила, что у нее на носу… праздник. Это было необычно-острое открытие… Захотелось спрятаться… Ее мысли галопом убежали в бабушкину комнату и зарылись под одеяло… Нет, душно… Мысли сорвались и побежали… к маме… Но, вдруг что-то их схватило и отправило… налево… Ох, даже в жар бросило… 'Ну-ка, Ляля, почитай лучше книжку…', сказал строгий мамин голос… Мысли Ляли сделали тыгыдым-тыгыдым к книге, но увидели там… фигу… и робко и мечтательно закружили Ляле голову…
Лялечка смотрела на мир из-за своих очков с толстенными линзами глазами Ассоль и шептала слова Джульетты, а мир равнодушно вращался вокруг нее, головокружительно прекрасный и далекий… Лялечка мечтала о капитане под прекрасными парусами или принце на белом коне, а домой ее провожал Толик на коньке-горбуньке… Да и тот ускакал… Но и это было бы все ничего… Только вот горизонт ее был тут, у ее ног… А хотелось смотреть и смотреть в неохватную даль, хотелось раскинуть руки и обнять весь мир.
И каждое утро она просыпалась, и в руке у нее лежала маленькая карамелька Надежды. Она их складывала аккуратненько в память и закрывала, и запечатывала страшным заклятием «Никогда»… Так прожила ее мама, пряча свои мечты в книги и стирая с них пыль, так проживет и она…
…Море размеренно вздохнуло, приподнялось бирюзовой волной и набежало несильно, с шипением и пеной коснувшись ее пальцев. Горячий песок охватил властно ее ноги и маленькими песчинками осыпал нежную кожу. Закрыв глаза, Мечта стояла и, казалось ощущала все кожей… бесконечность… Когда душе можно лететь… Она оглянулась… Сон улыбнулся ей…
— Ты же не окончишься слишком быстро? — спросила Мечта…
…Рабочий день заканчивался. Лялечка запихнула нерешенный вопрос в ежедневник и оставила его там до конца праздников. Поправила маленькую елочку на столе и вздохнула. Надо идти…
Улица подхватила ее людским потоком и пронесла до следующего угла, забросав новогодним настроением и заботами. Предпраздничная суматоха выглядывала отовсюду и, похохатывая, вытрясала людские кошельки, издеваясь, потрясала бедное воображение изобильными витринами, а богатое — изобилием возможностей, от которого сносило крышу… Да, безумный день с безумными глазами и исчезающими деньгами, и призраком счастья, и всплывающим в памяти детством вперемешку с мандаринами.
За углом Лялечка попала прямо к дегустации шампанского, которую вели брызжущие весельем как само шампанское Дед Мороз и Снегурочка. Снегурка прилипла к Лялечке словно банный лист и подсунула к носу высокий, тонкий фужер с золотистым напитком. Лялечка сунула туда свой нос и поморщилась, — маленькие искорки-брызги ударили в него.
— Не люблю я ваше шампанское… — буркнула она в фужер.
'Да, что же это такое-то…', подумала Ляля.
Противные пузырьки ударили в голову. Ляля растерянно хихикнула. Но очки все-таки придержала… Ее понесло… Течение неудержимо ее куда-то влекло… Ее шубка колокольчиком топорщилась вокруг нее… 'Напилась…', подумала она, покачиваясь на волне.
Ляля побалтывала ногами и попивала шампанское, когда к ней подплыл шикарным кролем прекрасный незнакомец…
— Куда путь держите? — ненавязчиво завязал узелок разговора он.
— А я его не держу… — Лялечка невыносимо распущенно хихикнула, — это он меня держит… А вы, — вот вы его держите или он вас?
Чувствуя себя или не в своей тарелке, или не в своем фужере, что-то около этого, Ляля скромно спрятала взгляд за съехавшими набок очками.
Когда взгляду надоело прятаться, и он опять выглянул, прекрасного незнакомца рядом не оказалось, только прекрасный кроль огромными прыжками несся от нее как угорелый.
'Ну и пусть его… пронесет… ', легкомысленно думала Лялечка.
