Ему стало плохо, ему стало отвратительно и гадостно на душе настолько, что захотелось изо всех сил взвыть, зареветь, заскулить, застонать… Это была не просто тоска, это была вселенская тоска, смертная и жуткая, на части раздиравшая душу и лишающая его воли. «Господи, что же это…» — еле смог прошептать он в отчаянии и схватился правой рукой за грудь. С усилием он заставил себя сделать еще шаг. Ему показалось, что сердце сейчас разорвется, ноги подкосились, и Сергей упал на одно колено, упершись в резину свободной левой рукой. К горлу подступил комок, дыхание перехватило, и на глаза навернулись слезы. Он уже ничего не видел и не слышал; ничего не существовало в мире кроме этой всепоглощающей тоски. Она заполнила каждую его клеточку, она рвалась наружу, она кричала в нем… Все вокруг было совершенно неважно и никчемно, и не хотелось жить с ней, с этой тоской, совсем не хотелось жить. Хотелось умереть, лишь бы избавиться от этого мучительного и невыносимого чувства… Он уже лежал, подтянув ноги к животу, обхватив руками голову, и, скрежеща зубами, стонал. Казалось, только тонкая неуловимая грань отделяет его от потери сознания. Как через ватное одеяло, словно из другого мира то пробивались, то вновь пропадали гулкие слова. Чей-то голос настойчиво повторял: «Назад… назад… назад…» Он плохо понимал потом, как ему удалось найти остатки сил, животных инстинктов, чтобы в полубессознательном состоянии каким-то образом откатиться, отползти на несколько шагов назад. Он смутно помнил, как затем его схватили за ноги и подтащили, и чьи-то руки сняли его с транспортера и не дали ему упасть на землю…
Когда он окончательно пришел в себя, то обнаружил, что сидит на скамейке, в полумраке заброшенной автобусной остановки. Напротив, через дорогу виднелась будка и грузовик. Там уже вовсю кипела работа. Транспортер скрежетал и тарахтел. По нему двигались какие-то большие, тяжелые деревянные ящики, и туда-сюда сновали фигуры грузчиков. Рядом сидел Кирилл и курил, молча, наблюдая за их работой. Заметив, что Сергей пошевелился, Кирилл повернулся к нему и спросил:
— Ну ты как? Отошел?
Сергей ничего не ответил, подтянул ноги под скамейку и дотронулся ладонями до лица. Оно было мокрое от слез, и он стал размазывать их по щекам. Все кошмарные ощущения исчезли, осталось лишь чувство полнейшей опустошенности и легкой слабости внутри. Голова болела еще больше, чем раньше, и пить хотелось еще сильнее. На какое-то время им овладело чувство полного безразличия к себе и своей дальнейшей судьбе. Сейчас он был рад и тому, что кончился весь этот ужас, который он только что испытал.
— Скоро пройдет, — заверил Кирилл. — Потерпи еще немного.
Они молчали около минуты, потом Сергей сипло спросил, тяжело ворочая языком в пересохшем рту:
— Что это было, а?
— Оболочка, — ответил Кирилл. — Она тебя не пропустила, как я и предупреждал. Хорошо, что мы были рядом, а то провалялся бы там дольше — потом отлеживался бы день или два… А то и вообще мог бы концы отдать.
Сергей наклонился и закрыл лицо руками.
— За что мне это?.. — прошептал он.
— Тебе просто сильно не повезло, — сказал Кирилл сочувственно. — Чистая случайность.
— Мне от этого не легче…
— Понятно.
Господи, думал отрешенно Сергей, ну чем я пред тобой провинился? Почему мне никто ничего не сказал? Ни одна сволочь вчера не сказала… Хотя, почему я так уверен, критически спросил он себя. Сам же слинял по-английски, сам! Стало быть, сам и виноват. Они, может быть, только и ждали, когда ты пойдешь, чтоб начать предупреждать и объяснять, что туда ходи, сюда не ходи… Маразм. Идиотизм. Но Игорь-то! Неужели и он ничего не знал? Или тоже вылетело из головы?.. Под водочку, под джинчик, знаете ли, многое может вылететь… А, собственно, какая теперь разница, подумал он вяло, кто виноват, да почему так, а не эдак? Сейчас надо думать, что делать…
Он медленно отнял руки от лица и посмотрел на Кирилла. Тот затоптал окурок и поправил кепку.
— Скажи… э-э, Кирилл, — проговорил Сергей уныло. — Вот что мне теперь делать?
— Главное, ты успокойся, — ответил Кирилл. — Не пори, понимаешь, горячку. Теперь ты понял, что отсюда нет выхода? Понял. Это происходит, кстати, не только на транспортере. Это в любом месте, где ты попытаешься пройти через Оболочку. Картина везде одна и та же.
— Спасибо на добром слове, — хрипло обронил Сергей.
— У тебя был один-единственный шанс вернуться, — вдруг сказал Кирилл. Это сразу же, как ты только вошел.
Сергей резко выпрямился и развернулся к нему.
— Это как? — спросил он хмуро.
— А так, — сказал Кирилл. — Тоже такое правило. Понимаешь, когда ты прошел оттуда через Оболочку, в ней образовался Проход. Временный, понимаешь? Ненадолго. Как дырка… Кто-то через него может выйти. Но один! Потом Проход закрывается. Если бы ты сразу вернулся, то ты бы вернулся и все! Ничего бы не было. Но через него ушел Яшка, Проход закрылся, а ты остался.
— Вот же сукин сын… — вымолвил Сергей мрачно.
— Яшка всегда был дерьмо, — сказал Кирилл. — Я давно его знаю. Теперь, наверное, считает себя самым везучим в мире. Говорил я им: уберите вы его, блин, от транспортера! Ведь дождетесь, что спорет какую-нибудь лажу… Вот и пожалуйста.
— Но почему так? — угрюмо спросил Сергей.
— Ты о чем?
— Почему только один может через Проход выйти?
— Ну, вот не знаю, — развел руками Кирилл. — Принцип четности, вот и все. Это не мы придумали. Только, ради бога, не спрашивай — кто! На это тебе никто не ответит.
— Да я и не спрашиваю… — тяжело вздохнул Сергей и откинулся на холодную каменную стену. — Я вот не знаю, что мне теперь делать и куда бежать.
— Бежать тебе, по идее, некуда, — заверил его Кирилл. — Тебе сейчас надо привыкнуть, обжиться и так далее… Ты здесь надолго, понимаешь?
— На сколько? — тихо вымолвил Сергей.
— Этого тоже никто не знает, — сказал Кирилл, помолчал и добавил: Сергей, тут у нас в резервации очень много всяких дуростей… Мы сейчас знаешь как поступим? Я тебя сейчас в мэрию провожу, все равно тебе туда надо сперва. На учет встать и остальное…
— Куда? — спросил Сергей. — В мэрию?
— Ну да, — сказал Кирилл. — Вот она, — он показал пальцем через дорогу на желтое административное здание. — Это мэрия нашей резервации. Объяснишь, значит, там все, расскажешь про себя, ну и так далее… Ты как себя чувствуешь? Идти можешь уже?
— Могу… — Сергей поднялся. — Башка только болит, и пить хочется страшно.
— Тогда идем, — вскочил Кирилл.
Они вышли из недр остановки и, наискосок пересекая дорогу, зашагали к желтому зданию. Сергей нашарил в кармане плаща жевательную резинку и сунул в рот. Он еще не совсем отошел от шока и все происходящее воспринимал слегка отстранено. Главное для него сейчас было не замкнуться на собственных мыслях. И еще он боялся остаться наедине с собой, когда не замкнуться на них было бы очень сложно.
— Кирилл, а ты кто? — угрюмо поинтересовался он по дороге.
— Здешний полицейский, — ответил Кирилл.
— Полицейский? — повторил Сергей немного недоуменно. — Значит, у вас полиция? Почему полиция, а не милиция?
— Не знаю. Так вот порешили когда-то, и все. Какая разница-то?
Они поднялись по выщербленным ступеням парадного входа и вошли в прохладное помещение, освещенное лампами дневного света. Из вестибюля влево и вправо уходили коридоры, в центре, напротив входа широкая лестница вела на второй этаж. Группа подростков с шумом сбежала по ней и, прошмыгнув мимо Сергея и Кирилла, выскочила на улицу. Кирилл увлек Сергея в левый коридор, и тут нос к носу столкнулись с полным невысоким человеком в потертом коричневом костюме.
