АБСУ, ни коварному автомату тяги. И весь полет по принципу: бди, того и гляди, упорет в сторону. И упарывает, почти в каждом полете. Только и гадаешь: какой гироагрегат в курсовой системе уходит, и куда; какой авиагоризонт завален (чуть-чуть, а есть); какой указатель скорости привирает; по какому параметру – азимуту или дальности – не доверять «Михаилу»; какой локатор попался: просто барахло, каковым преимущественно и является наша «Гроза», или вообще откровенное дерьмо, рентгеновский аппарат; завышают или занижают расходомеры, врут ли топливомеры, и в какой группе баков больше топлива; почему самолет кривой, уходит с курса и дергается по тангажу при вводе в разворот автопилотом; сильно ли врет планшет с лентой-картой; отказала ли связная радиостанция с дальностью приема 16 000 километров или просто непрохождение волн.
Повторяю: в каждом полете что-то чуть-чуть отказывает, привирает, заедает и требует постоянного контроля большого и слаженного экипажа. Полет без отказа считается подарком судьбы и предупреждением: не расслабляйся! Бди!
И все – по мелочам. В главном же – все железо очень надежно. Не убьет. Но мелкой подлянки жди все время. Полет в постоянном напряжении.
И как же тихо и спокойно работает экипаж на Ил-76. На глиссаде у командира забот – как на Ан-2: попасть на полосу, и все. Скорость у него выдерживает бортинженер, работая как автомат тяги, он соображает сам: те же пилотские приборы перед ним.
Мой самолет – как старая, добрая, ворчливая, вечно хворающая, да еще с какими-то претензиями жена. И тащить нелегко, и бросить жалко. Чемодан без ручки. Но – понятная машина, приспособились, приладились, где и уступишь… Крест этот на всю жизнь, что роптать.
Предложи мне сейчас переучивание на новый, совершенный, современный – Ту-204, Ил-96, и прочая, и прочая… нет, это как жену менять на старости. Сживешься ли еще с новой. А отдача от меня здесь сейчас – наивысшая, польза от меня, скажем, стране, – наибольшая, пик формы…
Приноровимся, притремся еще крепче; а что иной раз полаемся – так не поле перейти же. И снова все утрясется, еще что-то в себе подкрутишь, где-то живот подберешь… А там и золотая свадьба не за горами.
В конце концов, ворчим мы, разочаровываемся, бьемся, перестраиваем что-то, – основная работа наша идет себе и идет: экипаж, машина, загрузка и небо.
А на чужую жену нечего тырлы пялить, да и возраст не тот уже: что с бабы на бабу сигать, что с машины на машину.
Снова в «ВТ» горькая статья. Снова уже притчей во языцех стал наш аэропорт. Сложные проблемы переплелись: Емельяново и Черемшанка, условия труда и быта и безопасность, транспорт и экология, фанфары и демагогия. Если судить по впечатлениям корреспондента о нашей ВПП, то он рад, что чудом жив остался. А я с нее работаю, уже который год, а проблемы все те же. Вполне возможно, детонатором катастрофы Фалькова мог послужить маленький осколочек бетона, каковые постоянно засасываются в наши двигатели.
Да что там: одна наша полоса такая, что ли. Это беда общая, а работать надо. Еще б я думал на каждом взлете, что вот-вот поймаю камешек. Других забот хватает.
7.05. Наконец-то! Сняли нашего самого главного маршала. Пожалуй, по всему Аэрофлоту пронесся вздох облегчения. Давно, ох давно было пора.
Что ж, перестройка идет. И главных маршалов, дважды Героев – в отставку. Вернее, «в связи с переходом на другую работу».
Ну да знаем, какая это работа. Главное – освободил место. Кому?
Красноармейцу Волкову.
Я так понимаю, что лучше было бы гражданскому человеку доверить. Но нет в Аэрофлоте достойных. Вот до чего мы докатились. Это как среди казахов, 17 миллионов, не нашлось достойного человека на должность первого секретаря партии, так и у нас. Такое, стало быть, в Аэрофлоте положение вещей, что во главе ставят настоящего генерал-полковника, правда, он командовал ВТА семь лет, так что не совсем уж посторонний человек.
Но демократии не жди. Да ее и не было у нас, не о чем и жалеть. Убрал бы профессора Васина – мечта летчиков – и на том спасибо.
А может, и не приживется у нас Волков. Какой с него хозяйственник – мы все-таки коммерческая организация.
Из газет. Оборачивается так, что раз мы все двадцать лет тормозились, то и наши общественные науки отстали. Горбачев и иже с ним начали перестройку потому, что ждать уже дальше некуда. Но теоретического обоснования нет. Не ждать же, пока перестроится и подтянется та наука. Значит, лезем почти наобум. Возможны тупики, возвраты, но общее направление – вперед. На что опираться? Вывод один: только на мнение народа. Что назрело, что диктует жизнь. Значит, гласность и демократия объективно будут поощряться. Молчать – значит, обречь страну на плутание в потемках.
Но… ход перестройки оказывается гораздо медленнее намеченного, а трудности все возрастают. И уже засосало. Скорее всего, те обещанные 250 процентов производительности труда – в срок не получатся. Остается стиснуть зубы.
Еще. Цивилизация пережила две коренных ломки. Переход от стадного образа жизни к земледелию – раз. Второе – промышленная революция. А теперь грядет третья волна. В чем ее суть?
Уходит время массового промышленного труда. Через 20 лет на предприятиях мира будут трудиться роботы, а не сплоченные пролетарские коллективы. И понятие собственности качественно изменится. Если до сих пор собственность была вещественна и зрима, ею можно было обладать физически, то теперь основная собственность, главная, ценнейшая, – не средства производства, а информация. Вот главное.
Но кто ею сможет владеть? Да любой.
Не пошатнутся ли марксовы устои, если их бездумно простирать в будущее? И до каких пор они верны?
Где тот, самый революционный класс?
Пролетариат ли ведущая сила?
Социализм, капитализм, что еще?
Можно навесить на меня ярлыки ревизиониста, сторонника теории конвергенции и пр.
Однако. Если мир капитализма, подталкиваемый беспощадной конкуренцией в борьбе за выживание, находит самые интенсивные пути развития, выжимает из каждой творческой личности все возможное и способен за 15 лет в основном заменить роботами пролетариев в цехах, то куда ж деваться нам, блаженствующим, с лопатой в руках?
Победы капитализма в гонке боится наше руководство, потому что тогда рухнет вся болтология. Этот страх – стимул перестройки сверху.
Однако как ни тяжело солдату на марше догонять ушедших вперед – из-за того, что не научился правильно портянки наматывать, – он все равно вынужден будет остановиться и таки перемотать. А пока мы возимся со сбившейся онучей, мир катит вперед на роботах уже какого-то там поколения. Догоним ли?
Если мы в кои-то веки наладим свою индустрию роботов… куда тогда денется наш великий рабочий класс? Куда уйдет тот, мускулистый, с молотом в руках, что на каждом углу на плакатах? Тот, чья могучая сила как бы автоматически всегда находит правильную дорогу, тот, кому классовое чутье не даст сбиться с пути истинного?
Когда его не станет, кто будет самый-самый революционный? К кому прикладывать теорию Маркса? Ленина? Куда деть серп и молот?
А все это маячит где-то в недалеком будущем; надеюсь дожить.
К земледелию переходили десять тысяч лет, к индустриализации – триста; к роботизации, компьютеризации труда –сколько?
