запястья к локтю текла густая кровь. Две девочки из Машиного звена суетились вокруг него, накладывая жгут по всем правилам санитарного искусства.
– Пальцы все шевелятся? – спросил Никита, подбегая.
Сережка чуть-чуть подвигал ими и сказал:
– Вроде все.
– Тогда еще ничего, – сказал Никита. – Остальное заживет.
Санитарки затянули жгут, и кровь постепенно перестала сочиться из раны. Они осторожно вытерли ее ватой с перекисью водорода и забинтовали руку.
Жгут нельзя держать больше часа, – сказала Маша, отводя Никиту в сторону. – Омертвение может начаться… Рана глубокая, ее зашивать надо.
– Ой, а «макарка» будет только к обеду, – заохали девчонки.
– Пойдем на катере, – решительно сказал Никита Маше. – Тут пять километров ниже больница есть. Володя говорил. Давайте ведите Сережку, – сказал он девчонкам.
– Я сам, – сказал раненый.
Его усадили на среднюю банку. Маша встала к парусам. Никита оттолкнулся багром, и катер медленно тронулся.
Вдвоем с Машей они осторожно провели катер по узкости, отталкиваясь баграми от заросших берегов маленькой речки. Никита последний раз оттолкнулся от дна, и мощное двинское течение подхватило легкое суденышко.
– Поднять грот! – скомандовал капитан.
Маняша повисла на фалах всем телом и быстро подняла парус. Ветер подхватил его, выровнял, наполнил. И «Будь готов!» понесся вперед, взбивая крутым носом пенные брызги.
– Терпи, Серега, – сказал Никита. – Вмиг домчим.
– Я ничего, – ответил Сережка, подняв раненую руку вверх и придерживая локоть здоровой ладонью.
Через полчаса седая врачиха уже осматривала Сережкину руку и одобрительно хмыкала.
– Правильно обработана рана. Кто это у вас такой опытный?
– У нас санитары есть, – сказала Маша. – А вообще-то у нас каждый умеет…
– Ну, ну, – сказала докторша. – Подождите в коридоре. Сейчас заштопаю вашего пациента. И сможете забрать его обратно. Кость не задета.
Она отошла к белому столику и стала набирать в шприц прозрачную жидкость. Бледный Сережка побледнел еще больше и проводил Никиту с Машей жалобным взлядом.
Они сидели на скамейке, смотрели на дверь и слушали. Слабо пискнул Сережка и замолчал надолго. Звякнуло что-то. Опять тихо.
– Хорошо, быстро успели, – сказала Маша.
– Как же это ты меня нашла, Маняша? – спросил Никита.
– Да все знают, что вы на обрыве несколько дней уже кого-то ждете, – ответила она.
– Кого ждем? – опешил Никита.
– Не знаю, – сказала Маша. – Ты, например, Эрну.
Никита вытаращил глаза.
– А про Эрну откуда знаешь?
– Я про тебя, Никита, все знаю, – сказала тихо Маша, наклонив голову и ковыряя носком тапка щель в чистых половицах. – И что ты в цирке работал… И как в бойскаутах был… И как к этой задаваке на день рождения ходил…
Пораженный Никита не успел ничего сказать.
Открылась дверь, и докторша вывела повеселевшего Сережку. Рука у него была заново забинтована и висела у груди на марлевой петле.
– Получайте вашего раненого, – сказала докторша. – И топорами там поосторожней орудуйте. А то у меня ниток не хватит всех зашивать.
Обратно шли галсами, ловя ветер. Через час стал виден знакомый косогор и черный косой корпус «Святителя Михаила». Никита ловко загнал катер в устье. Маша спустила парус. Еще минут двадцать толкали баграми на место постоянной стоянки.
– Вылазь, приехали! – наконец весело сказал Никита.
Все звенья уже собрались к лагерю – приближалось время обеда. Встречать их на берег высыпал весь отряд. Когда улеглись крики и суета, Карпа тронул Никиту за рукав:
– А «Эсмеральда»-то, – сказал он грустно, – опять у причала стоит… Опять прозевали.
Вечером этого суматошного дня, когда они все трое, как обычно, залегли под камнем над обрывом, с «макарки» сошел Володя. Он вскарабкался к ним и сказал:
– А тебе письмо, Никита.
– От кого это? – удивился Никита. – От отца, что ли?
– Не знаю от кого. Знаю только, что не от отца, – сказал Володя, улыбнувшись. – Девчонка какая-то подошла у клуба. Спрашивает так вежливо: «Вы не в пионерский лагерь едете?» Я говорю: «В пионерский». – «Не будете ли вы так любезны передать письмо звеньевому Никите Лепехину». Я говорю: «Буду любезен». Она и передала. И книксен сделала.
– Чего сделала? – спросил Ленька подозрительно.
– Ну присела, как раньше барышни делали. Симпатичная…
– Эрна, – сказал Ленька уверенно.
Никита взял письмо дрогнувшей рукой.
«Здравствуй, Никита!
Я пишу, чтобы попрощаться с тобой, потому что мы сегодня ночью уезжаем. Насовсем. Сначала на пароходе в Мурманск, а потом еще дальше. Я не могла прийти в сквер, как мы договорились, потому что заболела. Извини!
Никита, я желаю тебе счастья.
Прощай. Эрна».
– Ты что? – спросил Карпа, забеспокоившись.
– Мне в город надо, ребята. Сейчас! – забормотал Никита. – Мне надо…
– Да зачем? Что случилось-то? – закричали Карпа с Ленькой.
– Она уезжает, – сказала Никита. – Насовсем! Сегодня ночью…
Володя посмотрел на растерянное лицо Никиты и все понял.
– Вот тебе на билет, – сказал он, вынул деньги. – Дуй на «макарку». Еще успеешь.
Никита схватил деньги и кубарем скатился вниз.
– Стой! Никита, стой! – закричал вдруг Володя, свешиваясь над обрывом.
Никита остановился и задрал вверх голову.
