туфту не ведутся.
— Может, и так, но ты же сам жалел, что нельзя после ливня следы посмотреть.
— Ты меня не путай. Всё надо посмотреть, всё проверить. А вот верить — через раз!
— Верить, не верить, а учитывать стоит. Тем более, что и сегодня то же самое.
— Хорошо, — согласился Николай. — Давай учитывать. И что из этого вытекает?
Сергей минуту раздумывал, потом спросил не очень уверенно:
— А не может тут быть это самое… ну, имитация, что ли?
Логинов озадаченно уставился на него. Потом протянул с усмешкой:
— Во-он что! Ну, ты, даешь! Что тебе и ответить, не соображу.
— А ты посображай. Абстрагируйся от зверя, допусти, что медведь не при чем.
Могут быть варианты?
Николай кивнул.
— Ладно, давай в игры играть. Слышал я байку, как промысловики пришлого с участка выживали. Следы на снегу соорудили, изобразили царапины на деревьях, вроде, от когтей. Куски козьей шкуры в крови подбросили. Шатун, дескать, вокруг зимовья ходит. Так что следы, наверное, можно подделать. А труп за огородом ты видал? Это чем же его так? Геолог, кстати, хоть и живой, а похожая картина. Так не отпинаешь и перышком не попишешь. Теперь дальше: мотив? Маньяк? Мы, конечно, в глуши живем, но слыхали, что маньяки больше по малолеткам, да по женщинам специализируются. А тут два здоровых мужика. Да ну, какие, к черту маньяки!
Логинов раздражался от того, что приходилось доказывать самоочевидные вещи.
— Нет уж, извини! Давай не будем сами себе голову морочить!
— Но все равно, — сказал Сергей, — есть тут что-то странное. Согласись.
Нечем было ему подтвердить свою растущую уверенность в том, что не врал Матюхин, и не только потому, что на бутылку не просил.
— Странное, может, и есть, — сказал Николай. — Только ты, Серега, тоже странный.
Я ведь вижу: ты в медведя почему-то не веришь. Есть у тебя мысль, и ты ее думаешь. Понимаю, ты спец по мокрухам, у тебя подход другой. Но не надо замудрять ничего. Вот увидишь, все утрясется: и охотники в лес пойдут, и зверь никуда не денется. Я тут всю жизнь живу. Не было здесь никогда никаких маньяков, нет и быть не может. Как ты себе хочешь! Тут ведь, если у человека что не так, весь поселок знает. Не больно оманьячишься.
Утренняя суета постепенно улеглась. Из больницы позвонил опер и доложил, что геолог в себя не приходит, и поговорить с ним не возможно.
Нашлось кому пойти и в тайгу. Опытные люди искали след косолапого убийцы, правда, пока безрезультатно. Но никто не сомневался, что рано или поздно он свое получит.
Сергею заняться было, по существу, нечем, и он сидел в кабинете у Логинова, помогая ему писать ненавистные «бумажки».
Перед обеденным перерывом Николай запер дверь, достал из сейфа початую бутылку водки, налил себе на два пальца, а гостю почти полный стакан. (Давай, давай, тебя никто нюхать не будет, а мне нельзя, сам понимаешь). После этого Сергей ожил душой и телом. Настала пора позвонить Раисе.
Когда Логинов вышел, Репин взялся за телефон.
— Как дела? Вечером чем занимаешься?
— Приду, не беспокойся.
Оставалось напрячь Логинова, чтоб обеспечил бутылку коньяку, а лучше две.
Николай поворчал — вот, блин, аристократы, коньяк им подавай — но просьбу выполнил. И, видя, что трудовой пыл коллеги окончательно иссяк, посоветовал:
— Сваливал бы ты на хату сил на писучку свою набираться. Коньяку набрал — не опозоришься?
Сергей поморщился (писучка!), отмахнулся.
— Кто тебе такую дезу загнал? Сам, небось, на нее глаз положил, а мне шьешь!
— Сере-ега, — с укоризной протянул Николай. — Я тут знаю, кто когда до ветру ходит. Вали, давай!
Определенно, исключена была в Октябрьске всякая конспирация.
Насвистывая, Репин дошагал до подъезда, запрыгал по лестнице через две ступени.
Утром, при тусклой лампочке, ни черта здесь не было видно, но сейчас через окна падал дневной свет. На пятнистом цементе лестничного марша отчетливо проступала цепочка темных подсохших пятен. Не сосчитать, сколько раз доводилось видеть такие пятна в мрачных подъездах, и ни за что он не спутал бы их ни с пролитой краской, ни с мочой шаловливого отрока.
На площадке жидкость расплывалась лужицей.
Сделалось вдруг муторно и тревожно. Нос, что ли, кто-то разбил? На память пришел оборвавшийся кошачий вопль.
Дойдя до своей двери, Сергей заметил на ней свежие продольные царапины, будто с нажимом провели здесь по крашеной фанере острыми стальными грабельками для копки картошки. Он присмотрелся. У конца одной из длинных, глубоких борозд застрял не то грязный очесок, не то комок побуревшей, свалявшейся ваты.
Сергей осторожно освободил находку, и, держа ее в пальцах, ощутил не то чтобы страх, а так, перехватывающее дыхание предчувствие близкого края пропасти.
Постоял, прислонившись лбом к холодной штукатурке, отпер замок и, стряхнув с пальцев бурый клочок, шагнул через порог.
Кто бы мог подумать, что у него такое богатое воображение? Мало ли шкодливых пацанов портит двери в подъездах, мало ли там витает всякого мусора! Но пакостный, хихикающий голосок — откуда только взялся? — все тараторил, глумился, твердил несуразное.
Стоп! Так нельзя — смешивать в одну кучу несчастные случаи, речи пьяного кочегара, сомнительные наблюдения в подъезде и свои дурные сновидения!
Но ведь было же ночью!.. Или ничего не было?
Пытаются запугать, как того чужака в зимовье? Кто? Зачем? Кому он здесь помешал?
Ни хрена не делает, имеет женщину под коньячок… Кто бы ни был повинен в случившихся несчастьях — какая ему опасность от приезжего при его курортных замашках?! Местных ментов стоит опасаться. Те здесь каждую собаку понимают…
А, может, в том-то все и дело? Может, как раз, ни черта не понимают? А он — со стороны — почуял… Что почуял? Что за чушь!
Одно оставалось спасение от всей этой путаницы: свернуть желтую, рубчатую головку бутылки и хлебнуть из горлышка, прямо в прихожей, сколько душа примет…
Душа, мать твою!
Но про душу он додумать не успел, потому что в дверях кухни, которые из прихожей толком было и не разглядеть, мелькнуло вдруг короткое летнее платье и растрепанные светлые космы над ним.
12
Раиса явилась поздно, когда за окнами давно стемнело. Неодобрительно покосилась на ополовиненную бутылку, покачала головой.
— Один празднуешь?
Сергей виновато пожал плечами.
Они наскоро поужинали — Раиса, кстати, от коньяка тоже не отказалась — и потом, уже после всего, долго лежали в постели молча. Ее рука расслабленно бродила по его коже, ненадолго застывала на одном месте, потом, будто очнувшись от дремы, продолжала бесцельно свое путешествие. Когда стало прохладно, Раиса расправила скомканное одеяло, заботливо прикрыв Сергея.
От этих по-домашнему обыденных прикосновений, от семейной, черт побери, возни, сделалось ему покойно и уютно, как давно уже не было ни с кем, даже с беглой супругой в давние, счастливые их
