времена.
Чувство было такое, будто по счастливой случайности нашел что-то, ему не принадлежащее. Но того и гляди, придется возвращать. Возвращать же, ой, как не хотелось! Не думал, не гадал, а такая необходимая оказалась находка.
Сергей поворочался, погладил Раисину кисть, прикорнувшую у него на животе, и вдруг брякнул:
— Давай поженимся!
Раиса молчала, будто заснула. Глупое какое-то получалось молчание.
— Вот возьму, да соглашусь, — вдруг сказала она. — Утром, небось, протрезвеешь — ай-ай, чего натворил-то?!
Значит, не спала, слышала. А что, в самом деле, взять, да жениться! С супружницей вряд ли уже наладится. Далеко слишком зашло. Да и нужно ли налаживать? Разные они чересчур, и столько всякого накопилось — лопатой не разгребешь. Нельзя дальше одному. Бабы не дефицит, иные в койке — не чета этой.
Но с теми одна койка и есть. Ни с одной бы в голову не пришло гниль свою напоказ вываливать. Райка не просто поумней. Понятливее, а это не только от ума происходит.
— Я на полном серьезе.
Раиса нашарила под кроватью сигареты и пепельницу, закурила, молвила после глубокой затяжки:
— Ты, мой миленький, всех своих блядешек замуж зовешь, или мне особая честь?
— Дать бы за такие слова!
— Вот видишь, я еще и согласиться не успела, а ты уже — дать!.. К тому же, вроде, ты и женат.
Он тоже потянулся за куревом.
— Бросила бы ты, Раиса Петровна, выпендриваться. Все прикалываешься. А я ведь на самом деле…
— Так ты же тот еще прикольщик! То чушь инфернальную несешь, то сватаешь. Спать давай, жених! Вторую ночь медовый месяц.
Но сон не шел, и они опять затеяли игру, на исходе которой Сергей ощутил крайнюю потребность поддержать силы. Проследовал привычным маршрутом к столу, принес стаканы и пару бутербродов на блюдечке.
В комнату сквозь неплотно задвинутые шторы просачивался свет уличного фонаря.
Сергей наблюдал, как движутся Раисины губы, как перекатывается комочек пищи между округлых щек, и думал о том, что утром, когда они проснутся, повторит все слово в слово относительно планов своей дальнейшей жизни. И пусть тогда попробует покуражиться.
Когда окончательно улеглись, Раиса спросила:
— Как дела медвежьи? Что новенького?
Он прикинулся, что задремал, но Раиса ткнула его кулачком в плечо.
— Что ли спишь? Не муж ведь еще! Или мне отсюда интервью с завбаней везти?!
— С медведем пока неясно. Ищут его, кому положено. Только я иногда думаю, может он и ни при чем.
— Это как это?
Сильное брало его сомнение, стоит ли вообще развивать скользкую тему, не отшутиться ли? Но черт так и дергал за язык, и Сергей перечислил странности, накопившиеся в «медвежьем деле».
Раиса озадаченно спросила:
— Так ты не оборотней ли, натурально, заподозрил?
— Оборотней, не оборотней, но знаешь, что-то здесь не так. Вот ты мне про ликантропию (запомнилось же словечко!) вчера рассказывала. А что? Очень даже к нашей ситуации подходит…
— Нет, вы только посмотрите на него!..
Но он перебил:
— Только почему обязательно это психическая болезнь? Может, звериное обличие — это не просто так? Может, это что-то большее? То есть, оно что-то значит… Мы вот привыкли, чтоб все по логике, по здравому смыслу. А в мире столько всякого, как это по-научному, иррационального. Хотя бы вот, про что на вечеринке говорили.
Всяких этих экстрасенсов возьми, НЛО и прочее. Никто же ничего объяснить не может. Потому и не может, что мы литры линейкой меряем. Одно с другим не вяжется, а мы хотим к общему знаменателю привести. Может, не надо ничего приводить? Глянуть просто с другой точки, как на картину. Вблизи — мазня, а шаг отошел — Мона Лиза какая-нибудь.
— Ох, и крутишь ты, — покачала головой Раиса.
— Попомнишь мое слово, — сказал Сергей. — Медведь этот необычный, не совсем он медведь.
— А кто же он, по-твоему, такой? Леший, инопланетянин, божья кара?
— Откуда я знаю? Гнилье какое-то. И не очень меня удивляет, что он здесь замельтешил. Рано или поздно все равно должно было где-то проявиться.
Раиса приподнялась на локте.
— Ты, милый мой, или шутишь, или в исканиях своих до мистики дохромал, или… можно диагноз ставить. Может, тебе врачу показаться?
— Бывают психи разные, не буйные, но грязные! — пропел Сергей. — Какие вы, Раиса Петровна, однако, рациональные! Раньше людям легче жилось, они в чертей верили.
Какая мерзость ни случись — от лукавого! А нынче и покивать не на кого. Выходит, что ни возьми, все человек сам по себе творит. Кто же он тогда, если на такое способен?
И добавил, помолчав:
— Психика у меня, значит, не в порядке? Ты оглянись: весь мир вокруг не в порядке. А психика — это уж так, частный случай. Скажи вот, есть у человека душа?
— Странный ты парень, — медленно произнесла Раиса, — не пойму тебя. Или ты действительно, что- то такое особенное про человеков узнал, или, натурально, псих. Я, может, тоже не нормальная, что с тобой связалась. Вот соглашусь замуж — а-атличная образуется парочка. …Перед самым рассветом взорвался трелью телефон, но утомленная «медовым месяцем» Раиса не проснулась. Сергей соскользнул с постели, взял трубку.
— Слушаю.
— Разбудил?
Голос на том конце провода звучал невнятно, будто сквозь вату.
— Кто это? Кого надо? — Сергей догадался, что ошиблись номером.
— Ты не уехал? — приглушенно спросила трубка.
Вот так номер! Выходит, все-таки помешал кому-то? Сергей спросил сурово:
— Кто говорит?
— Не узнаешь разве? Это я. Или не проснулся еще? Не хорошо, однако, получается.
Надо отвечать за свои слова. Серьезный, вроде, человек…
Репину вдруг показались знакомыми необычные интонации собеседника, будто не на родном языке говорил человек, хоть и без акцента. Совсем недавно слышал Сергей такую речь… Когда, где? Дай Бог памяти!
Но не вспоминалось пока, и он отчеканил в трубку:
— Моя фамилия Репин. Куда вы звоните?
На том конце провода помолчали и дали отбой.
Возвращаясь к Раисе под бок, Сергей недоуменно размышлял. Ошибка? Не исключено.
Но обращались-то, вроде, к нему… Черт, слышимость, как из бочки! Странный вопрос: почему не уехал? С чего бы уезжать? Нет, вообще-то была такая мысль. Но ведь, кажется, ни с кем ею не делился.
И только когда мостил поудобнее подушку под щекой, прошелся по коже противный озноб — в который уже раз за последнее время.
Существовала все же возможность узнать о его намерении уехать. Но для этого необходимо было оказаться прошлой ночью под дверью квартиры, когда он блажил во весь голос, открещиваясь от
