вуалью покрывали ей плечи.
Да он готов держать пари на золотую монету в пять долларов, что она расчесала их и распустила ради него. Джейк отвернулся, крепко сжав пальцы, чтобы не поддаться искушению и не приблизиться к ней.
— Я сам справлюсь, — пробормотал он.
Раздвижные двери захлопнулись с легким дребезжаньем. Он со вздохом закрыл глаза и на минуту позволил себе представить золотистые кудри и округлые формы Лорены. Она старается пробраться обратно в его жизнь, и будь он проклят, если позволит ей одержать над ним верх.
— Я только поправлю одеяло, — раздался около кровати тихий голос Лорены.
Он раскрыл глаза и, развернув кресло, увидел, что она вошла-таки в комнату.
— Я сам в состоянии поправить одеяло, — прошипел он. — Когда ты, наконец, поймешь, что мне не нужна нянька?
Она обернулась, и он разглядел на ее лице такую глубокую обиду, что ему почти стало стыдно. Но это длилось всего мгновение, и она снова улыбалась ему своей терпеливой улыбкой.
— Я должна отработать свое содержание, Джейк, — весело заметила она, взбивая подушки. Затем сложила одеяло в ногах кровати, чтобы ему удобно было перебраться с кресла на матрас.
— Ты что, собираешься меня раздеть? — спросил он. — Не удалось хорошенько разглядеть калеку? Ты поэтому никак не уходишь?
Она покачала головой.
— Я здесь для того, чтобы помогать тебе во всем необходимом, Джейк.
— Да? — Он откинулся на спинку кресла и поднял левую ногу, чтобы повисла подоткнутая пустая штанина. Затем вытянул правую и продемонстрировал культю под коленом. — Ты можешь помочь мне раздеться, Лорена. Подойди сюда и расстегни мне брюки. Я лягу в постель, а ты разденешь меня донага и рассмотришь результаты врачебного искусства.
— Джейк… — с мольбой прошептала она побелевшими губами и опустилась на матрас, так как ноги ее не держали.
— Что? — Сердце у него бешено стучало, и он поближе подвинул кресло. — Ты разве не хочешь посмотреть на то, что война сделала с великолепным Джейком Макферсоном, с человеком, который хотел совершить вместе с тобой свое первое турне по континенту, с пианистом, собиравшимся давать концерты в Лондоне…
— Джейк! — Это был возглас, призывающий к милосердию. Лорена опустилась на колени около его кресла. — Не говори этого! Я не в силах это слышать! — Она схватила его руку и уткнулась в нее лицом.
— Черт! — Осознание собственной жестокости и вины пронзило его. — Рена… — Он зажал в ладонь ее пальцы и прижался лицом к волосам, пахнущим солнцем и сиреневым мылом. — Рена…
Она дрожала, и тогда он обнял ее за плечи.
— Рена! — В его голосе прозвучало такое глубокое сожаление, что она подняла голову.
— Джейк, я ухожу. Позволь мне встать.
— Нет. — Он запустил пальцы под завитки у нее на затылке. — Рена, посмотри на меня. — Он приподнял ей голову за тяжелые пряди. Она расслабилась, и из-под закрытых век покатились слезы.
Он коснулся ее бледной щеки, слизнув слезу, и потерся об ее лицо, словно хотел разделить с ней горе.
— Джейк, пусти меня. Я не буду больше тебя беспокоить. Обещаю.
— Рена, пожалуйста, иди сюда. Позволь мне сесть рядом. — Он тянул ее к себе, обняв за плечи. Ему было неудобно, и он потерял равновесие. — Черт, я не смогу тебя поднять. Я — жалкое подобие мужчины! Тебе нужен кто-то…
— Подожди. — Она открыла глаза и покачала головой, отсекая его горькие слова. — Мне не нужен никто, кроме тебя, Джейк Макферсон. Как же ты этого не поймешь? — Она сморгнула слезы и сделала глубокий вдох, словно собиралась с силами.
— Я не подхожу тебе, Рена. Я не могу заработать на жизнь и содержать тебя. Я всего лишь половина мужчины и прикован к креслу до конца дней своих.
— Откуда тебе известно, на что ты способен? — Слова с трудом пробивались наружу, а голос прерывался от волнения. — Я не знаю, почему я люблю тебя, Джейк. Лучше бы не любила и тогда могла бы уйти, забыть тебя и никогда не возвращаться.
— Да, это было бы к лучшему, — прошептал он и убрал с заплаканных щек золотые прядки волос.
Она сжала зубы, чтобы опять не разрыдаться, и еле слышно прошептала:
— И ты отпустишь меня? Будешь смотреть, как я ухожу, Джейк Макферсон?
Глава тринадцатая
— Ни за что в жизни. — У Джейка свело скулы. Он так сильно сжал зубы, что они заскрипели.
Он не имел права требовать от этой женщины того, что хотел. Но их отношения будут в тупике до тех пор, пока она не узнает до конца, как он искалечен. Если у нее не хватит сил смотреть на его шрамы и ужасные рубцы, то он ее потеряет.
— Отодвинься, чтобы я смог перебраться в постель, — отрывисто произнес он, и она послушно отошла, нервно сжав руки и не сводя с него глаз. А он перекинул тело на матрас и сел, откинувшись на подушки. — А теперь иди сюда, сядь около меня и смотри, Рена. — Голос у него звучал хрипло. — Я хочу, чтобы ты увидела все, прежде чем решишь проводить со мной дни и ночи. — Он быстро расстегнул пуговицы на брюках, неуклюже спустил их, и они упали вниз.
Белье частично закрывало его бедра, и он сморщился, понимая, что предстало ее взору. Он осмелился перевести взгляд на ее лицо.
Она не отвела глаз.
— Джейк, неужели ты подумал, что я убегу? Или закрою лицо руками и стану рыдать?
Он покачал головой.
— Нет, я подозревал, что ты так не поступишь.
Она наклонилась и коснулась кончиками пальцев его лица. Она уже не была столь бледной, как раньше: губы и щеки у нее порозовели, словно она приказала себе выглядеть хорошо.
— Я люблю тебя, Джейк. Неважно, что произошло с твоими ногами. Для меня ты дороже любого другого мужчины на свете.
Она произнесла это так страстно, что он был потрясен.
— Взгляни на меня! На мои ноги! А затем скажи, многого ли я стою.
Она кивнула, опустила глаза и провела взглядом по его туловищу. Ни секунды не колеблясь, она опустилась на колени у кровати и положила руки ему на бедра.
Сквозь материю он ощутил тепло и нежность ее прикосновения, и от этого его проняла дрожь, так как последние годы ни одна женская рука до него не дотрагивалась. Она коснулась его левой ноги и, осторожно приподняв край коротких кальсон, провела пальцами по искалеченному телу. Джейк, не в состоянии смотреть на это, запрокинул голову на изголовье кровати. И вдруг она прижалась теплыми и влажными губами к уродливому шраму, оставленному войной. Джейк поднял голову и посмотрел на любящую его женщину.
Она дотронулась и до другой ноги — той, где сохранилось колено, — и провела рукой по культе, зажав в ладонь жалкий обрубок.
— Тебе больно, когда я дотрагиваюсь? — запинаясь, спросила она, подняв на него глаза, полные такого огромного горя и печали, что слезам там не хватило места.
Не в силах говорить, он отрицательно покачал головой. Его мужская плоть, неподвластная разуму, напрягалась от каждого движения ее рук и даже от ее дыхания, ощущаемого израненными ногами. А она
