Франческа хотела было помочь ему, но он отмахнулся:
– Залезай в ванну.
– Но тебе ни за что не справиться одному, – заметила Франческа. Нужна помощь хотя бы двоих слуг, чтобы помочь Джеймсу снять одежду.
– Просто смотри на меня, – сказал он. – А сама залезай в ванну.
Франческа опустилась в воду и невольно застонала от удовольствия. Вода была теплой и благоухала лимоном.
Закрыв глаза, Франческа откинулась назад и положила голову на сложенные стопкой полотенца, которые слуга предупредительно оставил на краю ванны.
– Какая чудесная ванная комната! – заметил Джеймс.
Она открыла глаза. Джеймс повесил сюртук на спинку кресла. Ей подумалось, что этот человек вполне может обходиться и без слуг, так ловко он снимал с себя одежду.
А ведь она очень мало знает о нем. Всего пять дней… Зато каких дней! Сколько событий они вместили!
Джеймс расстегнул пуговицы на своем жилете.
– Нимфы и сатиры, резвящиеся на стенах, – промолвил Кордер. – Свечи и фимиам. Это твой личный храм, не так ли? Храм Франчески, богини канала.
– Это храм весталок-девственниц, – уточнила она. – Я еще ни разу не приглашала сюда мужчину.
Джеймс стал медленно стягивать с себя жилет.
– Выходит, я первый? – улыбнулся Кордер.
– Ты даже не представляешь, какие привилегии получил в моем доме, – заметила Франческа.
Он аккуратно положил жилет на стул, стоявший возле кровати. Снял башмаки. Потом сорвал с себя мокрые панталоны, отбросил их в сторону и залез в ванну.
Франческа подвинулась, уступая ему место.
Несколько мгновений он просто нежился в воде, наслаждаясь ее теплом и ароматом. Как и Франческа, он нырнул под воду, только не один, а несколько раз. А затем, положив затылок на сложенные под головой полотенца, стал смотреть на потолок, где нимфы и сатиры резвились среди виноградных гроздьев и фляг с вином, а Пан играл на своей свирели.
– Я всегда считала, что эти помещения использовались в качестве кабинетов – вроде тех, что находятся на первом этаже, – сказала Франческа. – Но мне объяснили, что у последних поколений семьи, прежде владевшей палаццо, здесь располагались гостиные и приемные комнаты. А личную ванную я себе тут устроила потому, что комната находится ближе к источнику воды и кухне. У слуг меньше работы, ведь им приходится подогревать и носить воду. А еще мне нравятся фрески.
Выпрямившись, Джеймс пошарил у себя за спиной в корзине в поисках кусочка мыла.
– Тебе нужно помыться, моя речная нимфа, – напомнил он. – И я готов тебе в этом помочь.
– Но ты обещаешь не топить меня в воде? – улыбнулась Франческа.
– Нет, – ответил Джеймс. И, подняв ногу Франчески, он принялся медленно намыливать ее ступню. Постепенно он стал кругами подниматься выше – к лодыжкам, коленям. Когда он дошел до самого верха бедер, его рука легла ей на живот. Джеймс услышал тихий вскрик Франчески, но, не обращая на это внимания, стал намыливать вторую ногу.
– Ты делаешь все не очень… тщательно, – тихо проговорила она.
– Не спеши, – сказал он.
– Нет, это ты не спеши, – перебила его Франческа.
Вытащив из корзины губку, она тщательно натерла ее мылом со всех сторон, чтобы губка стала скользкой. Обхватив бедра Джеймса ногами, Франческа придвинулась ближе к нему. Они оказались вместе в середине ванны. Она стала водить губкой по его шее и плечам, а потом ее рука начала спускаться вниз, к его восставшему естеству, которое жаждало прикосновений к женской плоти.
Но с этим можно было подождать.
Кордер остановил ее руку.
– Снова моя очередь, – хрипло проговорил он.
Забрав у Франчески губку, Джеймс повторил все ее движения – натирал ее шею и плечи, руки и изящные кисти, ладони. Он двигался медленно, кругами, пока не дошел до ее нежных, безупречно круглых грудей, которые Джеймс несколько раз обвел мыльной губкой. И тут как-то сами по себе пришли нужные слова – словно они только ждали подходящего мгновения. Джеймс тихо сказал Франческе на языке Данте, что она зажгла в нем огонь, что он жаждал овладеть ею с того самого момента, когда впервые увидел…
Потянувшись, Франческа запустила пальцы в его волосы и улыбнулась, как девчонка – игривая, шаловливая, непослушная.
Джеймс был словно околдован. Губка выпала из его рук, и он стал ласкать ее тело – гибкую шею, плечи, руки, грудь. Ему казалось, что он может делать это вечно, потому что никогда в жизни прикосновения к женщине не вызывали у него таких божественных ощущений. И все время Кордер тихо говорил ей ласковые слова на языке его матери, хотя он никогда не считал себя романтиком, способным на такое.
Ее взор опустился вниз, глаза их встретились. А потом Франческа наклонилась, и ее губы коснулись его губ.
Это было очень нежное, легкое прикосновение.
