Юлька молчала.
Я решила разрядить обстановку:
— А я вчера на даче была. У одного хорошего художника.
— И что? — вяло поинтересовалась Юлька.
— Классный мужик, — ответила я, — хочешь, познакомлю?
— Нищий, небось?
— Не знаю. Но очень может быть.
— И что он мне может дать?
— Ну вот, ты опять, — разозлилась теперь я, — любви хочешь — и спрашиваешь, что он тебе может дать.
— И в чем несоответствие? Парадокс в чем? Разве мой любимый не должен провести меня по краю Вселенной со всеми вытекающими из нее бриллиантами?
— Да не должен он тебе ничего, и ты ему ничего не должна.
— А в чем же фишка?
— А в этом и фишка: никто никому ничего не должен. А отдает. И отдает все, что может и не может. И получает при этом такое наслаждение, что любой, даже самый космический оргазм отдыхает.
— Что-то я не врубаюсь, как это?
— Очень просто. Смотришь на человека и думаешь, что бы для него еще такого хорошего сделать, чтобы ему стало еще лучше.
— А что он мне за это даст?
— Да, может, и ничего! — заорала я. — Как ты не понимаешь!
— Нет, — твердо сказала Юлька. — На это мы не пойдем. Или ты мне — я тебе, или вообще никак.
— Тогда заткнись.
— А я что? Я ничего. Только счастье-то в чем, ты мне можешь объяснить?
— А разве я говорила о счастье? По-моему, я говорила о любви.
— Разве это не одно и то же?
— Да какое там счастье, — отмахнулась я. — Вот сижу здесь с тобой, а внутри все болит: где он, как он, с кем?
— Это ты про Никиту? Он что, уже тебе изменяет?
— Да при чем тут это? Просто когда он со мной, счастливей меня никого на свете нет, а когда его нет рядом, я самая несчастная. И мое несчастье задавливает во мне счастье. Остается одна тревога, одна тоска… Звонить, бежать, лететь… Куда? Я скучаю по нему, понимаешь? Постоянно, всюду, всегда. Я просыпаюсь ночью, чтобы потрогать его, чтобы удостовериться, что он живой, что он мой, что он рядом. Когда он у меня бывает, я хожу за ним как привязанная. Чтобы ни на минуту без него не оставаться. Вот он курит, и мне хочется. Он в душ, и я туда же. И все смотрю на него, смотрю… И глаз отвести не могу. А внутри что-то такое тоненькое натянуто. Звенит, дергается, и кажется: вот-вот порвется…
— Ужас! — сказала Юлька. — И как ты с этим живешь?
— А ты говоришь — счастье, — усмехнулась я. — Может быть, на словах любовь — это счастье, а на деле — беда.
— И все равно, — мечтательно вздохнула Юлька, — я бы хотела попробовать. Хоть один- единственный разочек. Подползти так, тихонькой такой сапой, отщипнуть кусочек и смыться под шумок.
— Это ты о чем?
— Это я так, теоретически. Фигурально, так сказать, — отмахнулась Юлька. — Не родился еще тот мужик, которому бы я, следуя твоей теории, смогла бы отдать без остатка все то хорошее, что у меня скопилось за долгие годы одиночества.
— Когда он родится, ты уже старая будешь. Поищи лучше свой идеал в ближайшем окружении.
— Издеваешься?
— Отнюдь. Просто даю совет. Нельзя же ждать милости у природы. Наша задача отнять у нее все то, что нам должно принадлежать по праву.
— По праву, говоришь? — спросила Юлька и как-то странно на меня посмотрела.
— Юль, ты что? — испугалась я.
— Да все нормально, Мань.
Она улыбнулась одними губами и стала убирать со стола.
— А когда ты с ним последний раз виделась? — вдруг спросила Юлька.
— С кем?
— С Никитой своим.
— Да я же тебе говорила, вчера с дачи приехали.
— Странно это.
— Почему странно?
— Я ему уже неделю звоню, — сказала Юлька, — и всегда заблокировано, ни ответа, ни привета.
— А зачем ты ему звонишь? — поинтересовалась я.
— Он мне по работе нужен. Так хорошо начал, а теперь пропал. Он же должен авторский надзор осуществлять, не мне же там со строителями нервы мотать?
— Хорошо, я ему передам, что ты его ищешь.
— А когда ты его увидишь?
— Я не знаю, он должен позвонить.
— Вы что, еще вместе не живете?
— Живем, но только периодически.
— И это правильно. Свобода превыше всего. Не понимаю, зачем вообще нужен мужик в доме?
— Хотя бы для того, чтобы перед сантехником не унижаться.
— А я и не унижаюсь, — обиделась Юлька, — я просто делаю так, чтобы ему приятно было. Кто ему еще приятное сделает, если не я?
— Ну просто мать родная! — засмеялась я.
— Еще не мать, — серьезно сказала Юлька, — но, знаешь, последнее время, как-то особенно остро хочется ею стать.
— А говоришь, свобода превыше всего.
— А я не вижу никакого противоречия. Мужик должен прийти в дом, сделать свое дело и уйти, желательно не наследив. Гостевой брак, понимаешь?
— Понимать-то я понимаю, но все равно не понимаю. А если дети пойдут у вас? Какой, к черту, гостевой брак? Ты же одна не справишься.
— Ну, «дети» — это круто. Но хотя бы одно дите быть обязано. С одним я как-нибудь справлюсь.
— А мне вчера предложили сделать двух мальчиков и двух девочек.
— Надеюсь, ты отказалась? — холодно спросила Юлька.
— Я обещала подумать, — солгала я.
— Два мальчика и две девочки! — с презрением воскликнула Юлька. — Мань, ты же после стольких родов и кормлений в самую настоящую свиноматку превратишься! Будешь титьками об асфальт тормозить!
— Пойдите, вымой тити! — радостно запела я.
— Дура, ты, Мань, и не лечишься.
— Когда б вы знали, из какого сора растет любовь, не ведая стыда! — слегка переиначила я не самое честное ахматовское стихотворение.
— Откуда это? Что-то знакомое, — нахмурилась Юлька. — Там что-то еще про лопухи вдоль забора, про лебеду…
— Да какая разница, Юль? Главное жизнь, несмотря ни на что, хороша. И жить, как это ни странно, хорошо!
— И это правильно! — засмеялась Юлька. — Как там у тебя? Пойду ль, я выйду ль, я-да? Так, что ли?
— Ну, примерно, где-то так.
