оставленную с вечера посуду, вытерла ее и убрала в шкаф. Посидела немного, подумала и взялась подметать полы.
Чайник вскипел, а мужчины все не возвращались. Вдруг я услышала душераздирающий вопль, доносившийся откуда-то из сада, и, еще не поняв толком, кто кричит, бросилась на улицу.
Никита в одних трусах стоял на траве и орал во все горло, а Антон из бочки зачерпывал воду каким-то маленьким, игрушечным ведром и опрокидывал его Никите на голову. Антон делал это так быстро, что Никита не успевал прийти в себя после первого ведра, как на него извергалось второе, потом третье, пятое, десятое…
Я застыла как вкопанная, не зная плакать мне или смеяться.
— Машенька! — прокричал Антон. — Принесите из моей спальни халат, он на двери висит, а то этот охламон простудится.
— Маша! Спаси меня! — захлебывался Никита под очередной водной лавиной.
Я вбежала в дом, взлетела по лестнице, схватила первый попавшийся халат и, перепрыгивая через ступеньки, помчалась вниз.
Никита уже не орал, а прыгал на одной ноге, склонив набок голову.
— Ухи полны воды, — жаловался он.
— Так тебе и надо, — ворчал Антон.
— Никита, возьми халат, — протянула я ему пушистый желто-розовый комок.
— Машка! Он же женский! — засмеялся Никита, разглядывая огромные махровые цветы.
— Надевай, не ломайся, — сказал Антон, — и так бедную Машеньку загоняли.
— Я не бедная, — возразила я, — и не загнанная. И вообще, пока вы тут принимали водные процедуры, я всю посуду в доме вымыла, и чайник у меня вскипел.
— Машенька, зачем же вы, — засуетился Антон, — я привык все делать сам.
— Здорово! — обрадовался Никита. — Молодец, Маня! А то так есть хочется, а особенно пить.
— Идемте скорее в дом, — заторопился Антон, — совсем вас голодом заморил.
— Ты такой, — проворчал Никита, — ты кого угодно заморишь. И голодом и холодом.
— Закаляйся, если хочешь быть здоров, — запел Антон, — закаляйся, и не бойся докторов.
— А если пропеть то же самое, но в повелительном наклонении? — спросил Никита. — Типа пойдите позакаляйте тити?
— Ну вот, — засмеялся Антон, — ты что, мне про вчерашнее всю жизнь напоминать будешь?
Мы, улыбаясь и поеживаясь от утренней прохлады, направились к дому.
— Милостивые государи, — провозгласил Никита, входя в дом, — вы не будете возражать, если я сниму трусы?
— Бесстыжая твоя морда! — замахнулся на него Антон.
— Так ведь мокрые! — оправдывался Никита. — Вдруг цистит, простатит или, не побоюсь этого слова, энурез?
— Так бы и дал по морде больно, — сказал Антон, — хоть бы Машеньку постеснялся!
— А чего стесняться, мы ж почти родня! — удивился Никита.
— Тем более, — возразил Антон, — близкие люди должны быть друг с другом особенно деликатными.
— Это еще почему?
— Потому что жить им вместе долго, а обиды имеют обыкновение накапливаться, а потом хватает одной зажженной спички, чтобы хлам непрощенных обид воспламенился и смел с лица земли все хорошее, что наверняка имело место быть.
— Какой вы мудрый, Антон, — восхитилась я.
— Да, он такой, — согласился Никита. — Что бы я без него делал, ума не приложу.
— Ладно, — успокоился Антон, — иди, переодевайся. Яичницу тебе жарить?
— А как же! И яйца выбери покрупнее, понажористей!
— Вот сейчас все брошу, — буркнул Антон. — Будешь лопать какие есть.
Никита пошел наверх переодеваться, а мы с Антоном — на кухню готовить завтрак.
— Я могу вам чем-нибудь помочь? — предложила я.
— Что вы, Машенька. Я так давно живу один, что научился управляться на кухне лучше любой женщины.
Я присела на табуретку и стала с удовольствием за ним наблюдать. Сначала он вынул из духовки огромную чугунную сковороду и поставил ее на огонь. Потом достал из холодильника картонную упаковку яиц и тарелку с тонко нарезанными пластами бекона. Аккуратно разложив бекон по сковороде, он, чуть отойдя, серьезно полюбовался незаконченным натюрмортом и, разбив на бекон яйца, принялся крошить овощи.
Выдавив в салат лимон и заправив его оливковым маслом, Антон снова отбежал в сторону и, оценив красоту, сказал: «Вау». Когда он ставил на огонь громадную закопченную турку, в кухню вошел Никита.
— И что это мы тут делаем? — вкрадчиво поинтересовался он.
На Никите был все тот же радостный женский халатик. Грудь полностью обнажена, короткие рукава потрескивали при каждом его вздохе, а снизу торчат голые и какие-то беззащитные ноги. Но несмотря на свежесть и вполне бодрый вид, мне показалось, что Никита все утро чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Он то прятал от меня глаза, то смотрел прямо мне в лицо с нескрываемым вызовом.
— Ну и какие у нас планы на день? — спросил Антон.
— А никаких, — коротко ответил Никита, управляясь с яичницей.
— Как это? — удивился Антон.
— А так. Мы сейчас позавтракаем и поедем.
— Вы же собирались на все выходные?
— Знаешь, я совершенно забыл, — сказал Никита, — у меня срочное дело в городе.
— Как это забыл? А как же вы, Машенька?
Я смотрела на Никиту, Антон на меня, а Никита на свою тарелку.
— А я как Никита, — тихо ответила я.
— Ну, вы даете! — развел руками Антон.
— Не огорчайтесь, Антон, — проговорила я, вставая, — мы еще к вам приедем. Никита, я пойду собираться?
— Да, Маш, иди, — как-то виновато сказал Никита.
И я пошла наверх.
Через полчаса Никита уже сидел в машине, а я все еще прощалась с Антоном.
— Антон, спасибо вам огромное за все. Было так здорово…
— Что вы, Машенька, спасибо вам, что побывали у меня.
— Мы еще приедем к вам, если можно.
— Конечно! И будет еще здоровее! Если б не этот подлец…
— Да все нормально.
— Машенька, вы помните, о чем мы говорили, когда Никита спал?
— О чем это вы говорили? — вмешался Никита.
— Не твое собачье дело! — рассердился Антон.
— Я все помню, — ответила я, садясь в машину.
— Я вам верю, — произнес Антон.
Никита медленно вырулил на дорогу, и я оглянулась, чтобы помахать Антону рукой.
Он стоял на пороге и смотрел нам вслед. По обеим сторонам от него сидели Мышь и Подсолнух.
26
