— Нет, просто… Черт… Я убью Валечку, за что ей платят деньги?!
Откуда‑то сбоку администратор Валечка злорадно пробормотала, что деньги ей платят в том числе и за то, что на новогоднем корпоративе она заперлась с ним, Геной, в туалете и позволила с себя лифчик снять. Все рассмеялись, кроме Гены, Поли и
— Так, прекратите все ломать комедию, — громко потребовала Полина. — И немедленно расскажите, что здесь происходит.
Осаждаемая мрачным взглядом Гены,
— Меня зовут Анжелика. Я новая ведущая. Понимаешь? Вместо тебя вести «Музыку on‑line» теперь буду я.
Поля посмотрела на нее, как на спикировавшее в суп насекомое.
— Что?
— Я кастинг проходила, меня утвердило руководство, я не какая‑то там блатная подстилка, я, блин, буду поступать на журфак и стану настоящим профессионалом, — затараторила так называемая Анжелика. — И вообще. Вы, блин, это прошлое, а я — это будущее, блин.
Выпускающий редактор Гена похлопал ее по плечу:
— Лика, тебе пора на грим. Поля, пойдем курить на лестницу. Я тебе все объясню.
Он объяснил. Там, в зловонных никотиновых облаках, прислонившись к стене и глядя на пыльные носки своих ботинок, он объяснил, что программа меняет концепцию. Теперь она будет ориентирована на молодежь. А значит, и ведущая должна быть совсем молоденькой. Не копией Грейс Келли, не дивой с грустными глазами и богатой биографией, не элегантной дамой в приталенных черных платьях. А свойской такой девчонкой, в потертых джинсах и беспечной улыбкой на перепудренной мордашке. Звезда нового формата. Доступная, простая, из народа. У нее будет ЖЖ для общения с поклонниками. Вся как на ладошке.
— Но она… Ген, она же кошмарна. Она же слово «блин» каждые пятнадцать секунд вставляет. Она вульгарна.
— За нее проголосовали акционеры, — развел руками он. — Поля, я понимаю твои чувства. И если бы все зависело от меня… — он придвинулся немного ближе. — Поверь… Ты просто жертва обстоятельств.
Она вышла на улицу, слегка пошатываясь, ей было дурно, тошно, хотелось закричать, прямо при всех, не сдерживаясь. Завопить во всю мощь расправившихся легких, а там пусть делают что хотят.
И вдруг она вспомнила, что сегодня вторник. Час X.
Нашла в записной книжке нужный номер, от волнения не могла попасть пальцами в правильные кнопки, срывающимся голосом произнесла:
— Лаборатория? Меня зовут Полина Переведенцева. Я хотела бы узнать, готовы ли мои анализы.
И не дожидаясь ответа, осела на тротуар.
Презерватив.
Розовый.
С клубничным ароматом.
И какими‑то — чего только не придумают! — пупырышками.
Стыд‑то какой. Гадость. Она же… Она взрослая. Состоявшаяся, не дура, у нее на книжных полках сплошь букеровские и нобелевские лауреаты, да потрепанные томики классики. Наверное, из интеллигентной семьи. Хотя, возможно, просто следует моде. Накупила модно оформленную прозу, прочитать не удосужилась, а потрепанные томики приобрела в букинистическом отделе, потому что старые книги — это хороший тон.
Но она не выглядит пустой куклой, дешевкой, хотя из чувства социального протеста Анюте, может, и хотелось бы, чтобы оно было так. В таком случае ей было бы проще смириться с тем, что в свои тридцать восемь Полина молода и сексапильна, а она сама в свои всего лишь тридцать шесть — подбитый танк. С тем, что у Полины такие руки, будто она весь день отмачивает их в наполненной кремом ванночке, а у нее, Анюты, ладони огрубели, на коже вечные цыпки. С тем, что у Полины есть все, а у нее ничего. Хотя она тоже, тоже заслуживает счастья.
Но нет, Полина Переведенцева явно пустышкой не была. Стерва еще та. Истеричка с амбициями. Но не пустышка, не круглая дура, не потаскушка‑перестарок.
И вот этот презерватив, скукоженный, высохший, как сброшенная змеиная кожа. Валяется под диваном, и она, Анюта, должна, брезгливо подняв
Значит, у нее есть любовник.
Может быть, даже не один.
Может быть, он намного моложе Переведенцевой — с чего бы взрослому мужику понадобился презерватив с пупырышками?! Зрелый мужик способен отличить
В любом случае у Полины Переведенцевой есть секс.
А у нее, Анюты… Ох, да что там, смех сквозь слезы.
Однажды, в прошлой жизни, несколько лет назад лучшая подруга Тома спросила:
— Ну когда же ты бросишь страдать по своему Васе и заведешь себе нормального мужика? Время‑то идет!
Анюта удивилась. Ни на одну долю секунды, никогда, даже одинокими вечерами поздней осени, когда Лизавета где‑то гуляла в компании подруг, а она пила дешевое сухое вино, прислонившись лбом к оконному стеклу, не включая свет, роняя слезы в кадку с геранью, глупо тоскуя, даже тогда у нее не возникло мысли, что может быть кто‑то другой.
Обнимать другого, целовать твердые губы этого другого и готовить ему пирог с грибами, и крахмалить воротнички его рубашек, и подавать ему пальто по утрам, а вечером сидеть рядом с ним, другим, на диване, нежно привалившись щекой к его плечу. Нет. Это просто невозможно, невероятно, не про нее.
Однолюбка.
А может быть, это не ее честное мнение, а просто защитная реакция. Может быть, так Анюта защищалась от равнодушия окружающего мира. Ведь, положа руку на сердце, она никому не нравилась. Никто не оборачивался ей вслед, когда она шла по улице, даже если на ней было нарядное пальто. Никто не пытался познакомиться или даже запустить руку под ее юбку в переполненном автобусе. То есть, если бы кто‑то и запустил, то немедленно огреб бы оплеуху, она вовсе этого не хотела, она оскорбилась бы и расстроилась, но, Анюта не могла не констатировать, таких поползновений не было, никогда.
Взять даже Тому. У нее были какие‑то шуры‑муры то с заезжим дачником, то с командированным инженером, то даже — стыд и срам! Анюта так ей и сказала: стыд, мол, и срам! — с сантехником, проводившим плановую проверку труб. А ведь Тома тоже не топ‑модель.
— У меня блеск в глазах, — говорила она о себе самой. — А у тебя, Нютик, на морде написано, что ты унылая.
Анюта вымела из‑под дивана розовую открытку. Подняла, близоруко прищурилась. Приглашение на свадьбу. Курчавые ангелочки с толстыми ляжками умильно целуются, обрамленные витиеватой розовой рамочкой.
«Анатолий Бергман и Анатолий Копейко приглашают г‑жу Переведенцеву на торжественный ужин, посвященный их бракосочетанию».
Анюта даже пальцы разжала от удивления, и приглашение спикировало на пол. Куда она попала? Стыд‑то какой! Она считала, что таких вещей принято стыдиться, а не выпячивать напоказ.
В родном городе у Анюты была приятельница Лида, и вот ее вернувшийся из армии двадцатилетний сын вдруг стал вести себя как‑то странно. Ни с того ни с сего дал от ворот поворот официальной невесте, которая честно ждала его два года и с молчаливого одобрения родителей уже даже сшила у портнихи платье и фату. Сторонился старых друзей. Надолго запирался в комнате. Страдал. Худел. Хирел.
Лида сразу догадалась — несчастная любовь. Встретил кого‑то, сердце встрепенулось и никак
