В темноте кто-то завозился, закряхтел, потом раздался щелчок и вспыхнул луч карманного фонаря. Его держал невысокий лысый старик, плохо выбритый, а может, так только казалось из-за прыгающих по его худому лицу теней. За спиной старика прорисовалась женская фигура. Судя по голосу и доступным взгляду очертаниям, женщина была молода.
— Это ты, Зуев? — в третий раз настойчиво переспросила она.
— Нет, извините. Мы посторонние. Пурга на улице, заблудились, чуть не замерзли, — отозвался Алексей.
Зуев. Опять какой-то Зуев. Волин торопливо припоминал, где ему доводилось слышать эту фамилию. В памяти тут же всплыл зал удивительной станционной ресторации и «дирижер» во фраке за стойкой бара. Тоже ведь допытывался у Лобанова, не Зуев ли его фамилия. И как только узнал, что не Зуев — обнаглел.
Волин больше не сомневался в реальности их вокзальных похождений. Так. Где же еще? Дай Бог памяти.
И Алексей вспомнил. Он снова почувствовал себя лежащим с пропоротой грудью среди горящих искореженных обломков под взглядом лысоватого толстячка с фонариком, выискивающего в дымном, смрадном хаосе все того же неведомого Зуева.
Это уже вообще черт знает что! Вещие сны, знамения — мистика на постном масле!
Самое же забавное заключалось в том, что бармен-дирижер и тот незнакомец из дорожного сна — Волин вдруг отчетливо осознал это — походили друг на друга, как две капли воды. С чем мы вас и поздравляем, милостивый государь, добрейший Алексей Александрович. Не ездили вы ни на какую охоту, а полеживаете себе на коечке в надзорной палате психушки и бредите помаленьку. И отчего это вы рехнулись? Культурный человек, все у вас более-менее в порядке. А вы людоедов каких-то навыдумывали и сами себя ими до безумия запугали. Но ничего, мы вас аминазинчиком поколем…
Алексея ослепил луч фонаря, ударивший прямо в глаза. Незнакомка приблизилась и сейчас внимательно всматривалась в лица незваных гостей, будто не доверяя их словам и желая самолично убедиться, что ни один из них — не Зуев. Лысый старик услужливо подсвечивал ей, выглядывая из-за плеча. Женщина действительно была молода — не старше двадцати пяти — и, насколько Волин сумел разглядеть, недурна собой. Это почему-то слегка его успокоило. Не может быть у психов таких симпатичных галлюцинаций.
— Добрый вечер, — прогудел над самым Алексеевым ухом Лобанов. — Вы уж простите.
Мы с другом поохотиться собрались, а тут погода — сами видите. Нам бы переждать, пока утихнет. — И представился: — Лобанов Сергей Николаевич.
Женщина вздохнула, и во вздохе ее Волину почудилось разочарование.
— Надежда Андреевна. Можно просто Надя. — Она протянула руку.
Лобанов первым сдернул перчатку и сцапал смутно белеющую в темноте ладошку грубой, холодной пятерней.
— Куда это нас занесло?.. — с ходу начал он, но вопрос остался без ответа.
Надежда Андреевна, будто утратив к гостям всякий интерес, повернулась, на ходу бросила старику:
— Александр Иннокентьевич, позаботьтесь, — и мгновенно растворилась во мраке.
— Скидайте вещмешки, раздевайтесь. Ружье вот сюда, под вешалку. Не боись, не пропадет (Лобанов расстался с ружьем неохотно). Ничего, сейчас обогреетесь. — Старик помог приятелям освободиться от груза. И неожиданно, как-то невпопад, добавил: — Только ушами не хлопайте, тут ушами хлопать негоже. — Потом без перехода отнесся к Лобанову: — Так, говоришь, не Зуев тебя зовут?..
Волин сплюнул.
Втроем они двинулись тесным коридором, следуя за вертким лучом фонаря, лавируя между грудами старых ящиков и картонных коробок, пыльными полуразбитыми шифоньерами, старокупеческого вида сундуками и разной другой ни на что не годной, оплетенной паутиной рухлядью. Казалось, кто-то нарочно стащил сюда и свалил как попало всякий хлам, переживший своих хозяев и дожидающийся лишь одного: когда придет срок рассыпаться в прах. Пятно света скользило по потрескавшейся, некогда черной коже массивных диванов и кресел эпохи советского монументализма, отражалось в бельмах телевизионных экранов, подернутых ватой многолетней пыли. На свободных участках стен проглядывали выцветшие до нейтрального тона обои, местами отставшие и свисающие клочьями. В одном месте узкий проход перегораживал могучий несгораемый шкаф, облупленный, с заржавленным, похожим на штурвал, колесом на дверце, этакий обломок давным-давно затонувшего броненосца. Мимо сейфа едва удалось протиснуться.
Прямо за ним на Волина в упор уставилась пара мерцающих красноватым светом глаз.
Глаза пялились снизу вверх, плавая в полуметре от пола. Алексей застыл на месте.
Лобанов крякнул и тоже замер.
Их провожатый остановился, повел фонарем. Глаза метнулись в сторону, по полу рассыпалась костяная дробь когтей.
— Ну? Чего? Пошел отсюда, — негромко приказал старик.
Тварь затихла и затаилась.
— Кому говорю, пошел вон! Или найти тебя? — возвысил голос Александр Иннокентьевич.
За ближайшей грудой хлама глумливо хихикнули, будто шкодливый ребенок не ко времени и не к месту затеял со взрослыми дурную игру. Волин услышал, как над самым его ухом с присвистом вздохнул Лобанов.
— Ну ладно, — сказал дядя Саша и сунул руку в карман. В тот же миг из-за кучи с громким хлопаньем взвился некто. Дымный луч фонаря выхватил из темноты что-то кожистое и перепончатое, похожее на крылья с когтистыми пальчикам на передней кромке. Воздух колыхнулся, и неведомое существо, шумно цепляя потолок, унеслось в глубь коридора. Волин вытер рукавом пот со лба, но старик уже спешил дальше как ни в чем не бывало.
Они все шли и шли, задыхаясь в пыли и путаясь в паутине. Фантастическая свалка тянулась бесконечно.
— Иннокентий Александрович, то есть, пардон, наоборот, — подал голос Лобанов. — Скажи ты нам, куда это нас занесло?
Старик, шагавший впереди, будто не расслышал вопроса. Но Лобанова это не смутило.
— Дядя Саша! Ты глухим не прикидывайся. Что это за место такое? Свинство сплошное и анчутки резвятся.
Лысина старика, поблескивавшая ниже лобановского подбородка, мотнулась.
Александр Иннокентьевич буркнул в ответ нечто невразумительное. Волину послышалось не то «домина», не то «домовина».
— Понятно, что не хижина, — проворчал Сергей. — Сколько уже крадемся, а все конца не видно. Я спрашиваю, как это безобразие называется и кто у него командир?
Значит, ему тоже так послышалось — домина, в смысле — большое здание.
Следующая фраза старика прозвучала вполне отчетливо:
— Большое не большое — места всем хватит. Уложат и крышкой прикроют.
— Ну что вы в самом деле? — вмешался Волин, которому от такого «оптимизма» стало совсем невмоготу. — Ответили бы по-человечески. Поймите все-таки наше положение.
(Что он, старый хрыч, пугать их вздумал? Надо же — домовина!) Но ответа Алексей дождаться не успел. Фонарик щелкнул и погас, а впереди внезапно распахнулась дверь, ведущая куда-то, где имелось нормальное освещение.
13
Жмурясь от сияния неоновых ламп и оглядываясь по сторонам, Волин и Лобанов проследовали за
