эмира верующих, потом уж меня, вас и всех ашшаритов!
И оба зала взорвались приветственными кликами. Сальма отвесила девушкам пинка и выдала каждой по чашке с мелкими монетами — пора было идти к невесте и начинать ритуал савакки, осыпания невесты монетами, зернами и пожеланиями благополучия и счастья.
Айша, неподвижно просидевшая всю церемонию, едва подняла головку, когда на нее посыпался веселый свадебный град — и только аль-Ханса видела, что колени ее мокры от капавших, беспрерывно капавших слез.
По закону жених и невеста должны были провести первую ночь в разных комнатах, и к тому же в доме невесты. И уж только с утра отец должен был отвести дочку за руку в ее новый дом, прося жениха заботиться о девочке вместо него.
Но у Айши не было дома, и отца ее тоже не было в живых — да и кто бы стал напоминать эмиру верующих о старинных формальностях, которые давно уже никто не соблюдал. Поэтому после того, как гости отужинали, а головы новобрачных накрыли дупаттой и прочли над ними все положенные молитвы, Аммар взял Айшу за рукав и повел за собой в сад. В Большом павильоне им уже постелили ковры и положили подушки, а между деревянными арками навесили три слоя красно-золотого полога. Вдоль знаменитого Длинного пруда горели масляные лампы и курилось алоэ, рабы поправляли фитильки и отталкивали от мраморного бортика цветы роз и деревянные блюдечки с горящими свечами. Увидев новобрачных со свитой, слуги упали лицами вниз и почтительно замерли.
Аммар прошел под полог первым. Аль-Ханса поцеловала Айшу сквозь покрывало в лоб и прошептала:
— Храни тебя Всевышний, дочка. Помни, тут главное потерпеть первый раз. Ляг на спину и лежи, а уж он пусть делает все, что хочет. Ну, больно, конечно, но у твоего отца, да будет к нему милостив Всевышний, был с руку толщиной и с руку до локтя длиной, и ничего, я жива осталась.
Аль-Ханса снова поцеловала ее в лоб — и отпустила. Айша поклонилась матери, сестрам и тете, а также остальным знатным лицам свиты халифа. Те отвесили ответные поклоны и почтительно покинули павильон. За ними потянулись рабы и невольницы. Некоторые оглядывались и хихикали.
Вскоре Айша осталась у подсвеченного огоньками пруда одна. Ночной воздух пробирал прохладой сквозь тонкий хлопок галабийи и покрывала. Делать было нечего. Жалобно оглянувшись на презрительно усмехающуюся покойницу, Айша, мелкими шажками, трясясь от страха, пошла к пологу. Женщина в белом двинулась за ней следом.
Сквозь тонкие слои ткани было видно, что Аммар лежит на животе, подперев рукой подбородок и болтая ногой в воздухе, — совсем как замечтавшийся мальчишка. Пока гости угощались — а валима, свадебный пир, длился долго, до глубокой ночи, — Айша наслушалась чужих мыслей: «порченая», 'порченая'. И шепотков: про свернувшееся молоко, про крики в ее спальне — 'вишь ты, иблис ей покою не дает', про умирающие в вазах за ночь цветы, про мертвых голубей у ее порога, про покрывающиеся плесенью фрукты на блюдах, 'да клянусь Всевышним, только что принесли — глядь, а виноград-то уже белым затянуло', и самое страшное: 'ну что, знать, начертал калам, как судил Всевышний, — не жилец, видно, девчонка, раз суждено было в реке ее утопить, так ее и утопят, умейядскую ведьму, пару ночей он ее потискает, а как раскусит, так и прикажет отвезти к Тиджру'.
Приподняв яркую красную ткань с золотой каймой, она вошла под полог. Аммар тут же вскочил с радостной улыбкой. И сказал:
— Я так долго мечтал о тебе, что стал волноваться: а вдруг увижу — и любовь развеется, как сон. Но она не развеялась. Я сложил для тебя стихи:
Все так же улыбаясь, он протянул к ней обе руки:
— Не бойся, я знаю, женщины рассказывают друг друг шайтан знает что перед свадьбой. Тебя, верно, запугали. Иди ко мне, о хабиби, я буду нежен и ласков, клянусь Всевышним…
За ее спиной в полог ударил порыв ледяного ветра, потом еще и еще. Покрывало рвануло с ее головы, оно слетело и упало перед Аммаром. Тот, настороженно вглядываясь в темноту вдруг разбушевавшейся ночи, привстал. Айша медленно, как приговоренный в сторону палача, повернула голову: конечно, она стояла уже под пологом. Из уголка рта тянулась тонкая струйка крови, бежала вниз и капала, капала на роскошные хорасанские ковры.
Не в силах больше сдерживаться — раз суждено умереть, так пусть я умру быстрее, хватит уж тянуть, — Айша упала на колени и разрыдалась. Через мгновение она почувствовала вокруг себя руки Аммара:
— Что ты видишь?
Он прижал ее к себе и начал гладить волосы:
— Я же понимаю, тебя преследует что-то. Что ты видишь на том месте перед пологом?
— Н-ничего…
— Не пытайся меня обмануть. Тарик выглядит точно также, когда к нему наведываются нежелательные гости, недоступные моему зрению.
И она решилась. И разрыдавшись еще пуще, захлебываясь всхлипами, шмыгая носом и утирая глаза, рассказала — все, все, и про детские кошмары, и про ночные видения, и про нынешний непрекращающийся ужас.
А когда она подняла голову от его плеча и посмотрела на то место, женщины уже не было. Аммар кивнул и сказал:
— Тебе нельзя находиться на открытом месте. Я отведу тебя под защиту знаков. В хариме я печатей над арками не помню…
Айша отрицательно помотала головой — действительно, ни одного защитного талисмана, словно кто- то сговорился против обитательниц женской половины дворца. А может, просто посчитал, что женщинам нечего скрывать от духов и джиннов, разговоры про фарджи и айры и кормление грудью тем все равно неинтересны.
— Я отведу тебя в мою спальню. Тебе придется там пробыть какое-то время. Пошли.
И Аммар твердой рукой прихватил ее за рукав и повел за собой.
— А как же… как же брачная ночь?… — топоча за ним, несмело пискнула Айша.
— У нас с тобой вся жизнь впереди, еще успеется, — решительно сказал он, шагая вверх по лестнице на террасу. — Эй там! Огня нам! Подайте госпоже химар и хиджаб, она идет со мной на мужскую половину! Катиба ко мне! Готовьте почтового голубя! Яхью ибн Саида ко мне, живо! И пусть прихватит с собой принадлежности для письма! Быстрее! Быстрее, твари, задницами на ледник посажу, быстрее! Прости мою несдержанность, милая, я очень обеспокоен, — и он обернулся к ней и быстро поцеловал ее в лоб. — Я сказал быстрее!!
Флейта вздохнула и издала новую свистящую трель. Барабанчик стукнул, словно очнувшись от забытья, ему отозвалась струна цуми.[21] Танцующая девушка грациозно присела и изогнулась назад, складывая веер. Ее движение, точное и прекрасное, как выверенный удар тиккой, восхитило всех сидевших в церемониальном зале. Некоторые позволили себе одобрительно кивнуть головой.
Танцовщица опустилась на колени и поклонилась в сторону возвышения, на котором расположились госпожа, господин и их сиятельный гость. Затем поднялась и мелкими шажками отошла к другим женщинам, сидевшим у восточной стены за рядами ламп на высоких тонких ножках.
Некоторое время в зале слышалось лишь потрескивание огня в глиняных плошках светильников. Два
