бумажек. — Ты уж извини, не успел перед отъездом… Но только приехал — сразу к Коляну. Так, — сказал он, шурша купюрами, — это барыге твоему. Как договаривались: госцена плюс тридцать процентов. Можешь пересчитать, — предложил компаньон.
— Верю, — кивнул я, пряча деньги в ящик стола.
— А это наша доля, — Васька поделил оставшиеся бумажки. — Сильно не борзел… По сто пятьдесят рябчиков на брата! — сообщил он.
— Неплохо!
— Еще бы! Это ж только начало! Мне Колян такой заказ сделал! — он выпучил глаза. — Их бражка в городе скинулась… По двадцать штук каждого наименования! И просили по возможности разных размеров. Можешь столько достать? — Васек все еще не верил в мои возможности. — По целому куску поднимем! Такие деньжищи!
— Тихо ты, не ори! — осадил я товарища. — Родители услышат!
— Понял, Серж, — зашептал он. — Могила! Фарца даже готова бабло вперед дать. Бояться, как бы партия мимо них не ушла. Такого товара действительно ни у кого нет!
— Вперед бабосы не бери, не надо, — посоветовал я. — Работаем стандартную схему: товар — деньги. И желательно только через Коляна. Посторонним шмутье не скидывай. Может выйти себе дороже! — предупредил я. — Вот, держи! — я протянул Ваське блестящий латунный ключ.
— Что это?
— Это ключ от дедовского лодочного гаража. Лодку он давно продал — гараж пустует. Товар будешь забирать там. Знаешь, где он?
— Да, помню, — кивнул Васька, который в былые годы ездил на рыбалку со мной и моим дедом.
— Деньги тоже там будешь оставлять, — сказал я.
— А если того… Сопрут?
— Не ссы! Я в там сейф забетонировал. Кодовый. Запомни шифр: три, семь, девять. Ну, я тебе еще покажу, как с ним управляться.
— Ого! Сейф! Круто!
— А то! Ты представляешь, какие деньги в деле будут крутиться? Кусок только со следующей сделки… Смотри, Васька, аккуратнее. За такие моньки запросто могут башку отвинтить! Если чуешь, что что-то пошло не так — сваливай! Если сильно припечет можешь даже товар бросить… С деловым я разберусь. Главное, чтобы сам жив-здоров был.
— Понял! — ответил Васька. — Буду аккуратно… Ладно, я пойду, хоть помоюсь после совхозных полей.
— Давай, — ответил я, провожая Ваську на лестничную клетку. — За товаром можешь завтра заходить. После обеда доставлю. Пока! — я пожал ему ладонь.
Вернувшись в комнату, я бросил в ящик стола остаток денег. Так, пошла монета. Это не могло не радовать. Возможно, скоро мне понадобиться крупная сумма.
В понедельник утром я зашел в школу — нужно было сдать учебники, которые я брал в библиотеке. Можно было обойтись и без них, но я как всегда перестраховался. Одноклассники смотрели на меня с плохо скрываемой завистью — ведь я, по их мнению, был самым счастливым на земле человеком. Какой десятиклассник не хочет побыстрее закончить школу. Стать по-настоящему взрослым, свободным человеком. Но никто из них не понимает, что вместе со взрослой жизнью приходят настоящие взрослые проблемы. Вместе со школьной скамьей позади остается безоблачное детство. Семья, работа, позже проблемы со здоровьем… Не ценят школьники своего счастья, не понимают, что годы не вернуть. Я — прямое тому доказательство! Даже вернувшись назад во времени, я не смог изменить своего мировоззрения. Я взрослый мужик, хоть и нахожусь в теле подростка. В школьном коридоре я столкнулся с директрисой.
— Сережа, как хорошо, что я тебя встретила! — произнесла Любовь Михайловна. — Мне сегодня звонила Ольга Борисовна, просила, чтобы ты зашел к ней в райком.
— А где мне её найти?
— Семнадцатый кабинет, — подсказала Любовь Михайловна. — На третьем этаже. Она работает до пяти вечера.
— А вы не знаете, зачем?
— Это по поводу твоих романов. С тобой хочет встретиться Чижов…
— Е-мое! Неужели он прочитал?
— Ольга Борисовна сказала, что прочитал. И был приятно удивлен высоким уровнем твоих романов.
— Любовь Михайловна, тога я побегу? — Я нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
— Иди, Сережа, — сказала директрисса. — Иди.
Я взял с места в галоп, даже забыв поблагодарить Любовь Михайловну. От школы до райкома было не более полукилометра, и я пробежал это расстояние за рекордно короткий срок. Поднявшись по ступенькам к парадному входу серой пятиэтажки райкома, я толкнул большую дверь и оказался в просторном холле.
— Куды? — остановил меня окрик старика-вахтера, сидевшего в уголке холла за небольшим столиком.
— Третий этаж, семнадцатый кабинет, — ответил я, подходя к столику.
— К кому? — продолжал допытываться старик.
— К Семеновой Ольге Борисовне, — ответил я.
— Это из отдела образования, шо-ли? — уточнил старик.
— Из образования, — кивнул я.
— Назначено? — не унимался дед.
— Назначено, — в тон ему ответил я. Весь этот допрос начал меня потихоньку раздражать. — Ты, дед, еще спроси по какому вопросу.
— Нужно будет, спрошу! — желчно отбрил меня старик. — Имя, фамилия.
— Дед, ты случаем не в НКВД работал? — не удержался я от ответной колкости.
— А вот это не твое дело, умник! — старик сверкнул глазами. — Говори, как звать, или проваливай!
— Сергей Юсупов, — по-военному отчеканил я.
Старик снял трубку телефонного аппарата и принялся крутить диск.
— Але… Ольга Борисовна? Туточки к вам молодой нахал рвется… Зовут? Сергей Юсупов. Ага, пропускаю. — Вахтер положил трубку на место. — Иди, умник.
— Спасибо, тебе дед, за наше счастливое детство! — произнес я, пересекая холл. Поднимаясь по лестнице, застеленной красной ковровой дорожкой, я не переставал улыбаться — вот ведь какой дотошный попался дедок. Прирожденный вахтер. Хотя, если посмотреть с другой стороны, чем ему еще на вахте заниматься? Вот и прикапывается ко всем незнакомым. Возле семнадцатого кабинета я остановился, затем постучал в дверь.
— Заходи, Сережа! — услышал я и распахнул дверь.
— Здравствуйте, Ольга Борисовна! — радушно улыбаясь, я зашел в кабинет.
— Садись, — она указала мне на свободное кресло. — Любовь Михайловну встретил?
— Да. Она-то мне и сказала, чтобы я к вам зашел.
— Ну что, Сережа, передала я твои романы Чижову. Егор Ильич ознакомился… и дал очень высокую оценку твоим произведениям. Особенно ему понравилась 'Соломенная'…
— 'Соломенная жесть', — подсказал я. Еще бы ему не понравился этот роман! Автор, написавший 'жесть' в две тысячи седьмом в подражание любимому автору, работал в его стиле и манере. Но, в отличие от Чижова, он не был связан по рукам и ногам социалистическими догмами, цензурой, редактурой и прочей чешуей. Может быть, Егор Ильич и сам мечтал написать нечто подобное, но к настоящему дню, когда такой роман стал реальностью, он совсем отошел от дел.
— Ему очень понравилась 'Соломенная жесть'. После прочтения он сам настаивает на встрече с тобой. Ты как?
— Готов, только немного боязно…
