это совсем не значит, что они руководствуются в своих поступках нашей, человеческой логикой. Скорее всего, это не так. Может быть, они этим оружием украшают тронную залу своего короля, или повелителя, или кто у них там командует. Мы ведь не знаем их представлений о красоте, как впрочем, и всего остального о них. Одно совершенно очевидно, у них существует иерархия. Все остальное темный лес. Скорее всего, что все это я просто придумываю. Или скажем так, пытаюсь отыскать истину не имея ни каких конкретных знаний об этом месте. Занятие конечно идиотское.
Обнял ее. Слезы текли, как горошины. Но плакала она тихо. Это не истерика. Просто человеку всегда надо на что– то надеяться. И очень важно для него иметь хоть не большое подтверждение того, что его надежда не беспочвенна.
– Успокойся, заинька. Когда будешь, готова идти дай знать. Отказываться от первоначального плана у нас оснований пока нет. Потом мне кажется, если нам удастся выбраться за город… Там будет, более– менее все ясно и понятно, – врал, конечно, но и самому очень хотелось на это надеяться. Хлюпнув последний раз носом, отстранилась от меня, вытерла руками мокрое лицо, сказала:
– Все, Юр, я успокоилась. Просто, когда ты сказал о других людях, у меня надежда какая – то появилась. Глупо конечно. На что здесь можно надеяться?! Ну что, пошли?
– Понимаю. Надеяться нам не на кого, кроме нас самих. Пойдем, славная моя.
Как же назывался этот мост? С моей памятью творились чудеса. Казалось, совсем недавно знал все это, а теперь на месте названий сплошной пробел. Желание вспомнить доводило до полового бессилия. Места были знакомыми и родными, а вот как они назывались.… Хоть убейте! Всплывали какие-то слова, но они совершенно не были связаны с тем, что я видел перед своими глазами. Странно быстро я принял все изменения произошедшие с городом. Может быть, Наташка права в том, что я неадекватно отношусь ко всему этому. Впрочем, она сама вначале жалась и постоянно держалась за руку, как ребенок, который боится потеряться. Сейчас идет спокойно, рядом, уже не путается под ногами. Значит, и с ней происходят изменения. Не будем сейчас задаваться вопросом о странностях нашего восприятия. Оставим на-потом. На какое потом?
– Натуля, – для привычной тишины, голос прозвучал пугающе громко. Она вздрогнула. То ли от звука моего голоса, то ли ожидая от меня очередной гадости или следующего словесного поноса. Никак не могу разобраться в своих чувствах по отношению к ней. Подчас ее мучительно, до сердечных колик жалко. А иногда просто удавить хочется. Атмосфера этого проклятого города сводит с ума.
– Наташа, – повторил свое обращение:
– Сейчас зайдем в этот сад у реки, черт, забыл, как называется. Хрен с ним! – тут я пой мал себя на мысли, что забыл, как называется и сама река:
– Слушай, как называется эта река? – в ее взгляде вместе с недоверием проскальзывал легко угадываемый страх. Видимо, решила, что забрало у меня окончательно упало, и теперь я полностью оформившийся параноик.
– Нет, Наташа, я не шучу. Правда, забыл. У меня с памятью какие-то забавные штуки происходят. Помнишь, как в песне: 'Что– то с памятью моей стало…' Все исчезает куда– то, вот только что помнил, и на тебе, ничего нет.
– Река называется Нева, – мое объяснение не имело положительного результата. Она и впрямь думает, что крыша у меня съезжает все больше и больше.
– Наташа, а у тебя не так? С памятью все в порядке? Понимаешь, у меня какие-то провалы. Только что помнил, даже помню, что называл это совсем недавно, а сейчас, как ни напрягаюсь вспомнить не могу.
– Вроде бы нет. Правда мне кажется, я многих названий и не знала. Я ведь в командировке была, а не на экскурсии. И потом, я из другого города. В Питере редко бывала. Но вот это Нева. А вот там сквозь деревья просматриваются стены Петропавловской крепости.
Посмотрел направо, куда указывала ее рука. Увидел сквозь голые деревья парка стены из красного кирпича. Абсолютно точно. Когда она произнесла эти названия, бреши в памяти заполнились. Все встало на свои места. Надолго ли?
– А как мост называется? Помнишь?
– Не знаю. – Прозвучало очень неуверенно.
– Не знаешь или не помнишь? Это очень важно! – Очень не хотелось съезжать в пропасть безумия одному.
– По-моему, не знаю. Я ведь говорила. Я из другого города. Здесь главным образом перемещалась на метро.
– Так, ладно, сейчас засядем в этом парке. Перекусим. Отдохнем немного. Проведем военный совет. Выработаем тактику дальнейшего нашего продвижения. Цель – форсирование Невы. По мосту мне идти, честно говоря, страшно. С него вниз не сиганешь, в случае чего. В общем, поедим и подумаем.
Ели молча. Прием пищи стал неприятной, но необходимой обязанностью. Спасло и делало его более – менее терпимым запаздывавшее ощущение вкуса. Откусывал, начинал пережевывать пищу. Желудок соответственно вырабатывал сок, готовился к приему еды. Глотал, он получает набившие оскомину крекеры и мясной паштет. Следом приходит надоевший, хуже пареной репы вкус. Но он был не связан с самим приемом съестного внутрь. Терпеть было можно. Все здесь приходило с очень большим опазданием. За тарелку горячего супа продал бы душу дьяволу. Обед запили такой же безвкусной водой. Теперь настала пора говорить о делах наших скорбных. Чтобы продемонстрировать существование в нашем обществе, весьма ограниченном, наличие демократии и продекларировать равенство полов, обратился к Наташе, как бы отдавая инициативу в принятие решения:
– Как думаешь, будет лучше перебраться через реку?
– Юра, ты же сам говорил, что по мосту идти опасно. Значит, придется идти по льду.
Ни как она не хотела брать обязанность, даже совещательного голоса.
– Да, по льду. По тонкому льду, – вздохнул я. Если бы можно было не переправляться через реку, сделал бы это с удовольствием.
– Но где, по льду? По открытому пространству – спрятаться негде. Там, наверное, на фарватере льда нет. Если есть, то он действительно очень тонкий и нас не выдержит. Под мостом, та же петрушка. У опор наверняка все размыто, и толщиной он там, как папиросная бумага. Ну, у тебя есть какие – нибудь мысли по этому поводу?
О чем интересно думает, когда я все силы положил на алтарь успеха нашего предприятия? Что это все мне одному нужно?!
– Юрочка, не знаю. Я в этом совершенно ничего не понимаю. Давай поступим так, как ты считаешь нужным.
Ох, уж мне эта рабская покорность всему: мне, судьбе. Впрочем, выбор и вправду невелик. И не ее в том вина. В конечном итоге она права все равно будет по– моему.
– Значится так, Натунчик! – бодро сказал я, что бы разогнать внутреннюю неловкость и неуверенность. Говорил это, одновременно развязывая рюкзак. Достал из него веревку, –
– Пойдем под мостом. По льду. У меня здесь есть веревка, обвяжемся ей и она будет нашим страховым полисом. Запомни самое главное, если провалишься под лед, не бултыхайся. Старайся сохранить спокойствие. Выплывай на поверхность и хватайся за что – нибудь надежное, что будет поблизости. Например, за опору моста или за участок льда, по которому уже прошла. Я тебя за веревку вытащу. Если в воду вваливаюсь я, то ты ложись опять же на тот участок, по которому прошли, и потихоньку подтаскивай к себе веревку. Но самое главное это не паниковать. Пойду первым, я тяжелее тебя, и то место, по которому уже прошел, тебя всяко выдержит. Конечно, все это будет хорошо, если под мостом есть лед. О том, чтобы идти по середине реки не может быть и речи. Тогда нам останется одно – идти по мосту. Но идти нам придется быстро, почти бежать, а он зараза очень длинный.
В просветах между деревьями было видно, что река покрыта льдом, но вот какой он? А в особенности, какой он под мостом, название которого крутилось у меня на языке но никак не могло выскочить на свободу. Гадай, не гадай, но пока не увидишь все своими глазами и не потрогаешь руками, предположения не стоят ничего.
Вот и Нева. Наташе пришлось опять напомнить мне название этой очень широкой реки. Оно у меня опять куда – то выскользнуло. Раньше воспринимал ее, как прекрасное украшение моего города, теперь я
