испанское название – Санта Мария дель Буен Айре, совсем короткое – Буэнос-Айрес. То есть – город добрых ветров! Очень красивое и ёмкое названье, чёрт меня побери…
Корабли эскадры, выстроившись в один ряд – носами против течения реки – встали на якоря возле портовых сооружений и мастерских, не доплыв до самого Буэнос-Айреса порядка пятнадцати-шестнадцати миль.
– Здесь – настоящая цивилизация! – с гордостью объявил Лаудруп. – Есть даже самые натуральные постоялые дворы – с белыми простынями! По крайней мере, мне так рассказывали знающие люди…
Небольшая гостиница, действительно, обнаружилась. Причём, всего в четверти мили от причала.
– Переселяемся! – решил Егор. – Только и о безопасности надо позаботиться. Первые сутки у дверей постоялого двора дежурят русские караулы, вторые сутки – шведские. Ну, и так далее…
На первом этаже поселились Уховы, Шлиппенбахи и Фрол Иванов. На втором этаже в одном номере разместились Петенька и Томас, в другом девочки – под надзором Наоми-сан, с которой Санька сняла все подозрения. Рядом находилась комната Людвига и Герды. А супруги Меньшиковы разместились в мансарде, под самой крышей.
Егор, чуть поразмыслив, забрал с собой на берег и заветный кожаный саквояж, в котором находилась половина «золотого запаса» экспедиции и все Санькины украшения.
«Правильно, братец, правильно!», – полосатым котом Матроскиным из детского мультфильма замурлыкал внутренний голос. – «Куриные яйца, как нас учит народная мудрость, всегда надо держать в разных корзинах. Тем более что серьёзные ремонтные работы на корабле всегда сопряжены с определённым бардаком…».
Когда накормленные и уставшие дети, наконец, уснули, Егор и Санька, попрощавшись с четой Лаудрупов, поднялись к себе в мансарду.
Их гостиничный номер оказался на редкость уютным: метров двадцать пять квадратных, тёмная мебель, деревянный некрашеный пол из досок местной акации, а на кровати обнаружилось самое настоящее постельное бельё. Правда, роль подушек играли тщательно свёрнутые шкуры горных лам, завёрнутые в белую холстину.
Только вот заснуть долго не удавалось: по черепичной крыше что-то громко шуршало и звенело, а по стеклу крохотного окна усердно скреблись своими острыми коготками невидимые слуги чёрной аргентинской ночи…
Впрочем, Саньку эти странные звуки только веселили и нешуточно возбуждали.
– Саша, мне страшно! – испуганно и одновременно призывно шептала жена до самого утра. – Обними меня скорей! Ну, крепче! Ещё – крепче…
Несмотря на бурно проведённую ночь, они проснулись рано – часа через полтора после восхода солнца. Егор принялся тщательно застилать кровать, приведённую за ночь в нечто весьма неприличное, а Санька, минуту-другую повозившись с хитрыми запорами, широко распахнула окно.
Сразу же помещение номера наполнилось свежим, звенящим от хрустальной чистоты воздухом.
– Чем же это так пахнет? – никак не могла понять Санька. – Чуть-чуть горчинкой, а ещё, совсем немного, колодезной водой…. Или – родниковой? – выглянула из окна и удивлённо охнула: – Саша, иди скорей сюда! Здесь настоящее чудо…. Теперь-то я точно знаю, кто это всю ночь напролёт пугал меня скрежетом и царапаньем…
Егор, бережно отодвинув жену от узкого окна, осторожно высунулся наружу. Лёгкий утренний ветерок кружил в прозрачном воздухе – по самым невероятным траекториям – миллионы жёлто-бурых и лимонных листьев, опавших с платанов. Разноцветные листья были везде и всюду, казалось, что всё пространство за окном – безо всякого остатка – заполнено ими…
Завтрак был созвучен этой хрустальной осенней свежести: белый, удивительно мягкий пшеничный хлеб, жёлтое густое масло, свежайший козий сыр, варёные куриные яйца, тонко нарезанные ломтики сырокопчёного бекона, крупные куски варёной говядины, сочные светло-зелёные груши, мелкие краснобокие яблоки…
А кофе, поданный сонной хозяйкой в самом конце трапезы, был просто великолепен: ароматный, пахучий, с лёгкой и приятной горчинкой.
«Похоже, что лёгкая горчинка – отличительная черта всей этой страны, которую через многие годы официально назовут Аргентиной…», – высказал очередную философскую сентенцию заумный внутренний голос.
– Отличный кофе! Великолепная страна! Мне здесь, определённо, нравится! – взволнованно заявила Гертруда Лаудруп, влюблено, с нескрываемым обожанием поглядывая на своего мужа Людвига.
После завтрака компания разделилась. Первые два дня – после прибытия на эту стоянку – были объявлены Егором выходными, поэтому мнения, как эти дни провести, предсказуемо разделились. После недолгих, но жарких споров решили так: Людвиг и Герда, прихватив с собой всех детей и охранную команду, отправляются на конных повозках в Буэнос-Айрес – на обзорную экскурсию, а все остальные остаются возле кораблей.
В обеденное время супруги Меньшиковы зашли перекусить в маленький трактирчик, над дверью которого висела табличка – «Портеньо[13]». За одним из столов сидели и оживлённо болтали по-испански Фрол Иванов и молоденькая черноволосая девица, облачённая в богато отделанный мужской костюм для верховой езды.
«Надо признать – весьма симпатичная барышня!», – со знанием дела оповестил внутренний голос. – «Ну, вылитая Исидора Коварубио – из великого романа Майна Рида «Всадник без головы»! Только молоденькая такая Исидора, лет шестнадцати-семнадцати от роду…. Кстати, характерный разрез глаз и смуглая кожа указывают на то, что среди её ближайших предков присутствовали и южноамериканские индейцы. А воркуют-то как, ну, чисто влюблённые голубки! Фролка-то наш – знатный полиглот…».
Возле барной стойки – на высоких стульях – сидели двое мужчин среднего возраста, чем-то неуловимо похожие на собеседницу Фрола. Вот девушка неожиданно рассмеялась хрустальным и серебристым смехом, мужчины тут же, словно по чьей-то строгой команде, напряглись, поглядывая на Иванова с ярко- выраженным недоверием.
– Наверное, братья этой черноволосой красотки, – негромко предположила Санька. – Я читала, что у испанцев принято, чтобы молодые девушки ходили на свиданья с кавалерами только под надёжным присмотром близких родственников. Правильный такой обычай, уберегающий от всяких неожиданностей…
Чуть позже выяснилось, что девушку действительно звали Исидорой. Она была любимой дочерью местного плантатора Рауля Гонсалеса, а два хмурых типа, действительно, являлись её старшими братьями.
После обеда Егор и Санька отправились прогуляться вдоль обрывистого берега Ла-Платы. Шли, обнявшись, любовались на шикарные речные пейзажи, болтали о всяких мелочах.
– Александр Данилович! – позвал кто-то. – Подождите!
Торопливо подошёл шкипер Тихий и взволнованно доложил:
– Господин командор! Мне рассказали, что всего неделю назад у крайнего причала, где сейчас пришвартована «Кристина», стоял голландский фрегат. Да, тот самый, с русскими офицерами на борту. Называется – «Зейдерзее». Что это всё значит, Александр Данилович?
Егор только плечами передёрнул недовольно, мол, сам бы многое отдал – за решение этой головоломки.
Ещё через час, когда уже подходили к гостинице, Егор непроизвольно задрал голову вверх, нахмурился и недовольно покачал головой:
– Саня, сколько раз я тебе говорил, что, выходя из комнаты, окна обязательно надо закрывать?! Вон, створка нашего окошка распахнута почти настежь. Безалаберность какая-то, право!
– Я только маленькую щёлку оставляла, чтобы чуть-чуть проветрить, – принялась оправдываться жена. – Это ветер, наверное, постарался. Ну, и ничего страшного! Подумаешь, в комнату нанесёт немного платановых листьев. Они такие милые! И пахнут очень приятно…
«Дай Бог, чтобы только опавшие листья платанов пожаловали к нам в гости!», – многозначительно поморщился недоверчивый внутренний голос. – «Дай Бог! Впрочем, наша мансарда, действительно, располагается высоко от земли, а никаких лестниц вблизи не наблюдается…. Вообще, братец, ты и сам
