выраженной опасности.
Когда на морские просторы вернулась тишина, Санька с беспокойством посмотрела на Егора и спросила:
– Саша, что это было такое? Может, в этих странных краях такой необычный гром? Так ведь молнии не сверкали…
– Я думаю, что где-то в далёких Андах произошло сильное землетрясение, вот до нас и долетели его отголоски. А, может, землетрясение произошло где-то на дне Тихого океана, на глубине нескольких миль, а земля дрожит и колышется просто за компанию…
– Александр Данилович! – уважительно тронул его за локоть шкипер Емельян Тихий. – На мачте «Кристины», где сейчас располагается адмирал Людвиг Лаудруп, подняли сигнал: «Всем немедленно уходить в открытое море. Следовать строго на запад». Ничего не понимаю! Ведь на последней стоянке договаривались – идти на север и сделать первую остановку только в бухте Талькауано…[18]
– Отставить – сомнения! – повысил голос Егор. – На море экспедицией руководит адмирал Лаудруп! Изволь, капитан, беспрекословно выполнять его приказы!
Когда Тихий добросовестно занялся выполнением своих прямых обязанностей, Егор пояснил Саньке:
– Людвиг просто опасается, что со стороны океана могут прийти гигантские волны, которые называются – «цунами». Такое иногда случается – при сильных землетрясениях…
– Как ты у меня много знаешь! – с уважением покачала платиновой головой Сашенция. – Иногда мне даже кажется, что…
– Если – кажется, то надо креститься! – перебил жену Егор и незамедлительно приник свои обветренными губами к Санькиным карминным и горячим губам…
Через два с половиной часа, когда южноамериканский берег окончательно растаял в призрачной туманной дымке, корабли эскадры действительно повстречались – с трёхминутным интервалом – с двумя высокими волнами.
– Ну, и что здесь страшного? – искренне удивилась Санька. – Они, в смысле эти две волны, конечно же, во много раз выше остальных, «Александр» даже тряхнуло слегка. Подумаешь…. Но это же совсем даже и не смертельно! Явно, наш славный адмирал Лаудруп слегка перестраховался…
– С флагмана получен очередной сигнал: – «Следовать первоначальным курсом, строго на север!», – сообщил Емельян Тихий.
Через двенадцать суток корабли эскадры вошли в бухту Талькауано, воды которой были покрыты самым разнообразным мусором: большими ветками деревьев, обломками толстых досок и мебели, разноцветными камышами и различными кустами, вырванными с корнями…
– Ой, смотрите, там маленькая собачка уснула! – заявила Лиза Бровкина, сидящая на плечах у Саньки. – А рядом с собачкой – тётенька старенькая…. Ой, как тут воняет, прямо как в свинарнике – в папенькиной деревне…
– Саня, – зашипел краешком рта Егор. – Уведи срочно детей вниз, в кают-компанию.
Среди низких волн и скоплений мусора чуть заметно покачивались на воде разбухшие трупы животных и людей, а на берегу – в доброй сотне метров от уреза воды – виднелись остовы нескольких крупных морских кораблей.
– Ух, ты! Даже испанский трёхпалубный галеон выбросило на берег! – то ли ужаснулся, то ли восхитился Емельян Тихий. – А это такая махина, доложу я вам, господа! Там одних пушек – больше сотни….
– Шкипер! – обратился Егор к Тихому. – Подними на мачте сигнал, мол, мы предлагаем поискать другое место для стоянки. Да, именно так – предлагаем….
Корабли встали на якоря в маленькой безымянной бухте, где было относительно чисто, по крайней мере, трупный запах отсутствовал. Со всех судов спустили шлюпки, на берегу матросы старательно оборудовали временный лагерь: расчистили от мусора широкую береговую полосу, установили с десяток армейских светло-бежевых палаток, разожгли несколько больших костров, в которых и сожгли весь собранный мусор.
– Александр Данилович, я нашёл подходящую конную повозку с опытным туземным кучером! – через пятнадцать минут браво доложил Ванька Ухов, отправленный на предварительную разведку. – Может, съездим в город, осмотримся, узнаем – как да что? Кстати, у этого городка очень труднопроизносимое название – Консепсьон.[19]
Пожилого кучера просторной повозки, в которую была запряжена сонная гнедая лошадка, звали гордым туземным именем – Тибальт. У него были широченные плечи, седые волосы до плеч, перехваченные красным матерчатым ремешком, и огромный горбатый нос. Одет же кучер был в полном соответствии со строгими чилийскими традициями: на мощных плечах Тибальта красовался широкий плащ до колен, сшитый из отлично выделанных шкур молодых гуанако, из-под плаща виднелась нижняя одежда, отороченная мехом агуара – красного койота.
В ознакомительную поездку они отправились втроём, не считая горбоносого возницы: Егор, неуёмно любопытный Ванька Ухов-Безухов и Фрол Иванов – в качестве переводчика с испанского языка.
Первые четыре мили дорога старательно огибала бухту Талькауано, весь берег которой был густо усеян досками, брёвнами и сломанной мебелью. Повсюду были видны следы недавнего жуткого природного катаклизма. Песчано-каменистая почва во многих местах была покрыта паутиной длинных и извилистых трещин. Из ветвей каким-то чудом уцелевшей дубовой рощи, удалённой от берега метров на шестьдесят- семьдесят, торчала широкая корма неизвестного фрегата.
Тибальт, попеременно показывая рукой то на море, то на корму фрегата, начал что-то возбуждённо рассказывать на ломаном испанском языке.
– Этот несчастный корабль дважды уносило далеко в открытый океан, а потом снова выбрасывало на берег, – приступил к переводу Иванов. – Сперва пришёл очень сильный гром. Такой сильный, что у многих людей из ушей потекла кровь, некоторые без чувств падали на землю. Далеко в океане к небу поднялись три столба чёрного дыма. Откуда там взялся дым? Никто не знает. Эти столбы совсем недолго стояли над океаном, пропали ещё до прихода первой волны…. Гром и грохот ещё не затих до конца, а всё вокруг очень сильно тряхнуло, земля закачалась под ногами, по ней побежали извилистые трещины. Некоторые были очень широкими, неосторожные люди падали в них и исчезали – навсегда…. Потом – один за другим – стали рушиться дома. Люди, те, кто остался в живых, побежали из города прочь. Вскоре толчки стихли, а в океане появилась волна. Она была не очень высокая, гладкая такая…. Но около самого берега волна вдруг резко выросла, словно бы – встала на дыбы, став при этом выше столетних дубов…. Она ударила в берег с ужасной силой, разрушая дома и строения, вырывая с корнями вековые деревья. Все портовые укрепления были разрушены, половину пушек уволокло в океан, другую половину выбросило далеко на берег. Теперь, если придут жестокие пираты, то обороняться от них будет очень трудно…. На берег выбросило два с половиной десятка разных кораблей: бригантин, бригов, фрегатов, даже один многопушечный испанский галеон, перевозивший серебряные слитки. Потом пришла вторая гигантская волна, за ней – третья. Причём вторая – всё, что могла – утаскивала, отступая, за собой в океан, а третья, наоборот, выбрасывала…. Первая волна надвигались медленно, и Тибальт – вместе со всеми своими многочисленными родственниками и лошадьми – успели забраться на высокий холм, с которого и наблюдали за всем происходящим…
Консепсьон был разрушен до самого основания. Вокруг – на месте двух и трёхэтажных красивых домов – лежали высокие груды красного и красно-коричневого кирпича, обломки розовой и светло-кремовой черепицы. Характерный, чуть сладковатый и приторный запах однозначно указывал на то, что далеко не все трупы погибших людей были извлечены из-под рухнувших стен и крыш.
Вокруг было безлюдно и бесконечно тоскливо, только несколько худых и медлительных мужчин, одетых в жалкие лохмотья, вяло копошились в развалинах католического собора.
– Уплывать надо отсюда, чем быстрее – тем лучше! – недовольно вздохнул Ухов. – На этих развалинах, наверняка, даже продовольствием не разжиться. Ещё большой вопрос, удастся ли запастись чистой питьевой водой. Надо будет попробовать – отыскать в тутошней пампе подходящие родники…
Когда они – уже ближе к вечеру – прибыли в лагерь (человек, долго плавающий по бурным морям, сочтёт за благо – провести лишнюю ночь на твёрдом берегу, где не донимает противная качка), к Егору подошли Гертруда Лаудруп и Наоми.
