Минут через сорок-пятьдесят от речного берега вернулись – весёлой и шумной гурьбой – остальные участники пикника, гордо демонстрируя свою добычу: шесть замечательных пятнистых форели, каждая из которых весила не менее килограмма.
– Одну я поймал! – похвастался Петька. – Ещё одну – мама. А Катька у нас теперь вся такая расстроенная из себя: у неё рыбина сорвалась. У самого берега…
– Ничего, Катюша, не переживай! – успокаивающе подмигнул дочери Егор. – Мы с тобой завтра утром, пока все ещё будут спать, сходим на речку и поймаем самую большую рыбину. А вот сковороды у нас нет. Придётся, наверное, сварить обычную уху, раз такое дело…
– Не люблю уху! – громко оповестила Лиза Бровкина, которой не пришлось порыбачить (тяжёлая удочка выпадала из слабых детских ручонок), и по этому поводу она решила немного покапризничать. – Хочу жареной рыбки. Хочу! Хочу! Хочу!
Помог Тибальт: нарвал в ближайшем кустарнике охапку крупных листьев, внешне напоминавших обыкновенный российский лопух, ловко почистил и выпотрошил рыбин, плотно завернул их в листья, после чего ножом выкопал в земле неглубокую ямку, уложил в неё завёрнутую форель, сверху тщательно присыпал ярко-алыми углями из костра.
Тем временем женщины расстелили на низенькой, лимонно-зеленоватой траве несколько узких холстин, игравших роль скатертей, расставили по их периметру разномастные тарелки, кружки и фужеры, разложили ножи, вилки, и ржаные морские сухари, пропитанные оливковым маслом, к которым все – за время долгого плавания – уже успели привыкнуть. По центру красовались четыре длинных серебряных блюда: два – с крупными кусками зажаренной на углях вигони, два – с запечённой форелью.
Оглядев получившийся натюрморт критическим взглядом, Санька только недовольно вздохнула:
– Прошу вас, высокородные господа и дамы, присаживайтесь! Эх, какие пикники мы устраивали в нашем василеостровском поместье! И в нашей Александровке, так любезной сердцу…. Помнишь, Саша?
– Конечно, помню! – Егор согласно кивнул головой. – Так, господа мужчины, а что у нас с благородными хмельными напитками?
– Ямайский ромус, португальские херес и портвейн, испанская мадера, арагонское красное, мозельское, – скороговоркой перечислил Ванька Ухов. – Ну, кому – что? Принимаю заявки…
Наоми, указывая дрожащим тоненьким пальчиком на бронзовую ёмкость с японским национальным напитком, взволнованно забормотала:
– Моё, я угощать! Прошу вас…, угощать.… Всех – угощать…
– Конечно же, господа и дамы! – извинительно всплеснула руками эмоциональная Сашенция. – Давайте все – дружно и весело – отведаем этот экзотический сливовый сок! Ухов, Иванов, бездельники, немедленно помогите симпатичной девушке…
Подняв свой оловянный стаканчик, Егор провозгласил первый праздничный тост:
– Ну, любезная Наоми-сан, прими наши самые сердечные поздравления! Мы искренне рады, что ты путешествуешь с нами! Желаем тебе всего, что ты хочешь сама – пожелать себе! – коротко кивнув головой, выпил содержимое своего стаканчика – двумя крупными глотками – до самого дна, краем глаза зафиксировав тень неясной тревоги на Санькином лице…
«А что, знатная вещь!» – высказался много в чём понимающий внутренний голос. – «Очень ароматная штуковина! Прямо-таки – «привет из далёких стран…», даже голова легонько закружилась, приятно так, умиротворённо…».
Судя по многочисленным восторженным фразам и междометиям, и всем остальным участникам этих романтических посиделок японский сливовый напиток тоже очень понравился.
– Ты, тётенька Наоми, настоящая фея! – искренне похвалила японку маленькая Лиза. – Мне про этих добрых фей Томас недавно рассказывал сказку…. Очень вкусно, спасибочки!
– Потом, Наоми-сан, рецепт мне не забудь пересказать подробно! – с непонятной и холодной улыбкой попросила Сашенция.
После новых цветастых тостов участники трапезы воздали должное кулинарным деликатесам. Мясо южноамериканской горной козы получилось превосходным и практически таяло во рту, речная форель, покрытая тонкой золотистой корочкой, была не менее вкусна.
Приближался вечер, круглое, ярко-багровое солнце торопливо устремилось к горизонту.
«Наверное, детям пора спать», – вяло подумал Егор, лёжа на заранее подстеленной волчьей шкуре и расслабленно опираясь на локоть.
Он с удовольствием отхлебнул из своего стаканчика арагонского красного вина и неожиданно понял, что уже сильно пьян.
«Быть такого не может!», – возмутился обожающий логику внутренний голос. – «С чего бы это – пьян? Выпили-то всего ничего…. Это просто очень сильно хочется спать. Свежий горный воздух, скорее всего, так на тебя, братец мой, повлиял…».
Егор, опираясь руками о чилийскую землю, накрытую волчьей шкурой, с трудом сел на колени, обеспокоено обернулся по сторонам и удивлённо хмыкнул.
Оказалось, что сон коварно подбирался ни к нему одному: Ванька Ухов-Безухов беззаботно похрапывал, свернувшись калачиком у костра, русский солдат спал – в обнимку со своим ружьём, по направлению к палаткам медленно проследовала сонная Гертруда Лаудруп – со спящей Лизой Бровкиной на руках.
– Дорогой! – негромко позвал знакомый голос.
Егор медленно, бесконечно долго и плавно повернул голову примерно на девяносто градусов: глаза у стоящей перед ним растрёпанной, но при этом безумно симпатичной Сашенции сонно моргали, усиленно борясь с дрёмой.
– Дорогой! – настойчиво и томно повторила жена. – Петя и Катенька уже легли спать…. Я пойду, проверю – как они там, поцелую в лобики…. А ты иди в нашу палатку…. Иди, иди, и дожидайся меня…. Я скоро…
Он с трудом поднялся на ватные ноги, неверными шагами, спотыкаясь через каждые три метра, добрёл до нужной палатки, распахнул полог, оторвав при этом пару деревянных застёжек, добрёл до спального места, упал как подкошенный и тут же, громко захрапев, погрузился в сладкую и предательскую пелену сна…
Проснулся Егор от неприятного ощущения, что он – весь, целиком и полностью – затёк. Да-да, именно так: очень сильно затекли руки, ноги, всё туловище, и даже – голова…
Старенькой скрипкой в голове противно и явно запоздало запиликало чувство опасности, а внутренний голос подробно доложил об ощущениях: – «Пахнет сырой парусиновой тканью. Следовательно, братец, ты находишься в собственной палатке. На этом хорошие новости, извини, и заканчиваются. Ноги, похоже, крепко привязаны к колышкам, глубоко вбитым в землю. Руки заведены за спину и примотаны к деревянному, не очень-то и толстому столбу. Один широкий кожаный ремень проходит через грудь, другой надёжно фиксирует голову к тому же самому столбу. На глазах…, э-э-э, что-то весьма похожее на элементарный медицинский пластырь из Будущего…. Кляпа во рту нет, что уже хорошо! В правом углу палатки горит масляный фонарь. Значит, уже глубокая ночь…. Там кто-то есть! Слышишь, братец, какие-то щелчки и недовольные вздохи? Ага, точно, есть…».
Некто неизвестный в правом углу непочтительно отпустил парочку солёных английских фраз.
«Парочку солёных фраз – на английском языке двадцать первого века! Даже с использованием молодёжного специфичного сленга!», – уточнил тут же запаниковавший внутренний голос. – «Что это может означать? А голосок-то – знакомый! Вот оно даже как, блин чилийский, переперчённый…».
Вежливо попросив внутренний голос заткнуться, Егор демонстративно откашлялся и непринуждённо высказал маленькую просьбу:
– Милая Наоми-сан, а зачем нужен этот дурацкий пластырь на моих глазах? Я же ими не умею кусаться…. Я бы понял, если бы вы мне заклеили рот, предварительно выбив половину зубов…. Может быть, снимите? В плане – невинного одолжения…
– Ха-ха-ха! Какая смешная шутка, прямо – полный отпад! – тут же откликнулся звонкий и чуть насмешливый голосок. – Вы, уважаемый Егор Петрович Леонов, и в восемнадцатом веке не растеряли своего искромётного чувства юмора. Браво! Примите мои искренние поздравления!
Ну что же, всё стало ясно. Вернее, ясно – только в глобальном плане, так сказать. А вот все детали, их только ещё предстояло прояснить.
