вооружив самым полным образованием, какое только можно получитьв наше время, так что он на моих глазах превратился бы в прославленного инженера, сильного мужчину, богатого своими познаниями? Но кто знает, сколько мне еще осталось прожить в этих горах? Я могу исчезнуть бесследно среди этих племен, и никто никогда обо мне не услышит. Вы сообщаете мне политические новости. Если бы вы знали, как мне это безразлично! Вот уж больше двух лет, как я не брал в руки газеты. Все эти дебаты теперь стали для меня совершенно непонятны. Как и мусульмане, я знаю, что случается лишь то, чему суждено случиться, вот и все'.
Это одно из самых характерных писем абиссинского периода: в словах Рембо заключены надежды и сетования неудачника, утерявшего интерес ко всему — не только к политике. И, подобно всем неудачникам, он строит планы реализовать себя в детях. Его биографы обычно именовали подобный настрой фатализмом, но речь идет скорее о крайней душевной усталости и разочаровании в жизни.
Новый всплеск энергии Рембо ощутил благодаря Бардею. Тот решил использовать своего агента для исследования пустынных земель, лежащих к югу. 24 ноября 1883 года Бардей пишет Географическому обществу (с которым активно сотрудничал на протяжении уже нескольких лет):
'Г. Рембо руководит всеми нашими экспедициями в областях Сомали и Галла. Ему принадлежит инициатива исследования Ваби в Огаденской области. Вам, конечно, известно, что в экспедиции, предпринятой наряду с нашей, итальянский путешественник Саккони погиб. Наш агент г. Сотиро две недели находился в плену и был отпущен на свободу только по заступничеству одного из туземных вождей, которого г. Рембо убедил отправиться из Харара ему на выручку'.
Рембо отправился из Харара в Бубассу — большое плоскогорье, начинающееся примерно в пятидесяти километрах к югу от города. Затем он двинулся на юго-восток, добрался до горных потоков, спускающихся с Харарских высот. По берегу Эрера он дошел до реки Уаби (Ваби) и достиг окраины Огадена — пастушеской страны почти без селений и дорог.10 декабря 1883 года он направил небольшой отчет об этой экспедиции в Географическое общество. Большая часть сведений для отчета была предоставлена греком Сотиро, который глубже проник в страну и дошел до Голдоа — эта территория оставалась недосягаемой даже в 1901 году (если верить утверждению Бардея). Правда, Сотиро едва не заплатил за это жизнью, оказавшись в плену у туземцев. Наиболее интересны те отрывки доклада Рембо, в которых использованы личные наблюдения:
'Огадинцы, по крайней мере те, кого мы видели, высокого роста, скорее с красноватым, чем с черным цветом кожи, ходят с непокрытой головой и коротко остриженными волосами, одеваются довольно чисто, носят на плече сигаду, за поясом саблю и тыкву для омовений, в руке палку, длинное и короткое копье, и обуваются в сандалии. Их ежедневное занятие сводится к тому, что, рассевшись кучками в тени деревьев, неподалеку от лагеря, с оружием в руках, они без конца ведут беседы о своих пастушеских делах. Если не считать этих совещаний и караульной службы, которую они несут верхом на лошади во время водопоев и набегов на соседей, огадинцы не занимаются ровно ничем. Уход за животными, изготовление хозяйственной утвари, возведение хижин, снаряжение в путь караванов — все это входит в обязанности детей и женщин'.
1 февраля 1884 года Географическое Общество выразило Рембо признательность за это сообщение, попросив прислать 'свою фотографию, указать место и год рождения, присовокупив краткий перечень научных работ'. Таковых у Рембо не было, и он ничего не ответил. Впрочем, его карьере исследователя уже пришел конец: дела приняли настолько плохой оборот, что аденская фирма решила прекратить свое существование.
Весной 1884 года Рембо был отозван из Харара, поскольку фирма ликвидировала и свой филиал. Это был очень тяжелый момент: Рембо боялся остаться без работы, что принудило бы его тратить сбережения, накопленные за пять лет. Бардей, однако, решил возобновить дело единолично и пригласил Рембо на службу. 1 июля 1884 был подписан новый контракт на шесть месяцев, продленный затем еще на год. К этому времени относится очередной эпизод с 'женщиной': Рембо будто бы жил вместе с какой-то абиссинкой. Известно о ней лишь со слов служанки Бардея Франсуазы Гризар:
'Почти каждое воскресенье после обеда я отправлялась к Рембо: меня, признаться, удивляло то, что он разрешил мне бывать у него. Я, без преувеличения, была единственной европейской женщиной, переступавшей порог его дома. Говорил он очень мало, но мне казалось, что он очень хорошо относится к этой женщине. Он хотел дать ей образование; он говорил мне, что намерен поселить ее на некоторое время в миссии у монахинь и что желает обвенчаться с ней, так как решил отправиться в Абиссинию; а во Францию вернется только в том случае, если наживет большое состояние'.
Франсуаза вспоминала об этом в те годы, когда ей, по собственному признанию, 'сильно изменила память'. Она не помнила, как звали абиссинку, с которой почти не разговаривала, поскольку та совсем не знала французского. В любом случае, вскоре абиссинка испарилась бесследно — подобно всем предыдущим 'возлюбленным'. Жан Мари Карре объясняет это тем, что аденская жизнь вызывала у Рембо ужас и отвращение: 'Его интимная жизнь (я не смею назвать ее семейным счастьем) блекнет и угасает в стенах этой тюрьмы'.
Рембо, конечно, не был удовлетворен жизнью — но более всего его раздражало небольшое жалованье. Отсюда разрыв с Бардеем, о котором он сообщил родным в письме от 22 октября 1885 года:
'Я бросил свое место в Адене после бурного объяснения с этими гнусными жуликами, которые хотели поработить меня навсегда. Я оказал этим людям множество услуг, и они вообразили, будто я, желая им понравиться, останусь с ними до конца жизни. Они сделали все, чтобы меня удержать, но я послал их к черту со всеми их выгодами, и их торговлей, и их жуткой фирмой, и их грязным городом! Не говоря уж о том, что они все время приносили мне неприятности и всегда стремились к тому, чтобы я потерял деньги. В общем, пусть идут к черту! Они мне дали превосходные рекомендации на пять лет.
Мне доставили несколько тысяч европейских ружей. Я собираюсь организовать караван и отвезу этот товар Менелику — королю Шоа'.
Это был новый бизнес — торговля оружием, которая сулила куда большие выгоды, чем кофе или даже слоновая кость. На первых порах Рембо преисполнился энтузиазма. В письме от 18 ноября он сообщает:
'Я счастлив, что покидаю эту мерзкую дыру Аден, где мне пришлось перенести столько мук. Правда, мне предстоит ужасная дорога: отсюда до Шоа (т. е., от Таджура до Шоа) не меньше пятидесяти дней езды верхом по знойной пустыне. Но в Абиссинии климат восхитительный, не слишком жаркий и не слишком холодный, население христианское и гостеприимное; там живется легко, это очень приятное место отдыха для тех, кто провел несколько лет в скотских условиях на раскаленных берегах Красного моря'.
Рембо надеялся заработать на экспедиции в Анкобер двадцать пять тысяч франков. Путешествие обещало быть нелегким: предстояло лавировать между адалами, принадлежавшими к ветви данакилов, и племенем исса из сомалийской ветви. Больше всего Рембо опасался фанатичных и свирепых бедуинов- данакилов, которые часто устраивали засады караванам.
Впрочем, сборы затягивались, и многие обстоятельства предвещали неудачу: завербованные Рембо туземцы разбежались; ему никак не удавалось раздобыть верблюдов. С тех пор, как Англия заставила абиссинского негуса прекратить торговлю невольниками, туземцы относились с одинаковой ненавистью ко всем европейцам — 'франги' (французы) не были исключением. Так, данакилы, живущие на побережье, перебили экипаж французского сторожевого судна 'Пингвин', а караван, которым командовал француз Бараль, был разграблен в марте 1886 года на полпути между Шоа и морем. Неудивительно, что Рембо мечет громы и молнии в адрес англичан:
'Своей абсурдной политикой они погубили торговлю на всем побережье. Хотели все перевернуть на свой лад, но оказались хуже египтян и турок, которых они разорили. Их Гордон — идиот, их Вулси — осел, и все их замыслы — это безумная череда глупостей и подлостей'.
Это был вопль души мелкого торговца: ему нет дела до политики, которую он не понимает, ибо все его мысли заняты одним — сделать свой маленький бизнес.
Тем временем, неприятности продолжаются. Компаньон Рембо Лабатю, французский купец в Шоа, внезапно заболевает раком и уезжает во Францию (где вскоре умирает). Солейе, еще один путешественник-негоциант, скоропостижно умирает в Адене 9 сентября 1886 года. Между тем, именно Солейе должен был сопровождать караван, поскольку он уже побывал у Менелика и хорошо знал дорогу.
