Робертовной.
Поэтому мы с Геркой уже не нервничаем, заметив на Майкином лице знакомое гончее выражение. Вот сейчас я спрошу ее на ушко: что в дьюти-фри покупать будем - помаду, тушь или бутылку? - и сестрицын азарт как ветром сдует. Лично ей больше импонирует бутылка. Но Сонька такая дура, такая дура, ей наверняка подавай тушь. А косметика в Германии такая дорогая, такая дорогая, а Сонька такая дура, такая дура...
Простое решение - купить И бутылку, И помаду, И тушь - приходит в голову Гере, спасителю нашему и вообще гению. Майя растроганно целует сына между ухом и шеей - куда дотянется - и начинает предвкушать часы брожения в сказочном лесу, между сверкающих полок и стеллажей.
До меня доносится смешное носовое посвистывание. Герка тоже спит. Основательно спит, про запас. На чужбине не до сна будет. На чужбине нас удушающе крепко обнимет Рождество, семейный праздник.
При мысли о грядущей суете я понимаю, что тоже хочу спать. В самолете так хорошо спится...
* * *
Я стою и любуюсь на гигантскую паутину, распростертую прямо перед моим лицом - направо и налево, вверх и вниз, в бесконечность. И похожа эта паутина на целую вселенную, сплетенную из прочных серебристых струн, спутанных, словно законы мироздания, и усеянных мириадами прозрачных капель. Паутина колышется под ветром и как бы слегка позванивает. Капли на ней гигантские - и внутри каждой что-то есть. Что-то большое и стиснутое в капле, точно во льду... или в хрустале... В замкнутом пространстве, в общем. Я пытаюсь понять, на что же она похожа, эта паутина? Хотя на что может быть похожа паутина? На паутину. И еще много на что.А больше всего она похожа на древо. Генеалогическое. На чудовищно разросшееся генеалогическое древо. И капли на паутине красуются, будто все предки и все потомки - живые и мертвые, законные и внебрачные, прямые и побочные, прославленные, опозоренные и незаметные.Я пытаюсь представить себе эпически-мрачную фигуру в черном плаще, с косой или хотя бы с садовыми ножницами, время от времени безжалостно укорачивающую ветви... Пытаюсь, но у меня не очень-то получается. Мне кто-то мешает думать и чувствовать эпически, как и положено монстрам.Это все магия подсознания, словом и жестом превращающая чудовищ в мелкую суетливую живность.На задворках моего восприятия звучит ледяное хихиканье, скрипучий голос твердит там дразнилку, слов которой я не разбираю, но точно знаю: именно она когда-то приводила в неистовство меня малолетнюю. И сейчас еще приводит. Потому что никуда малолетняя я не делась и по-прежнему ведется на всякие убогие глупости, обижавшие ее - меня - в песочнице.Я так разозлена, что совершенно беспомощна. Даже понимая, что меня обращают во что-то смешное и слабосильное, я не могу ничего поделать - только разозлиться еще пуще.Словом, стою это я, готовая взорваться от могучей детской ненависти и никак не могу понять: КТО смеет насмехаться надо мною ТЕПЕРЬ?Теперь, когда я уже не я. Я - чудовище, которым всегда хотела быть. С тех самых пор, как поняла: чтобы не слышать дразнилок, надо уничтожить всех, кто дразнится. Физически уничтожить. Порвать на флажочки и прикопать совочком.Да, с возрастом я осознала ошибочность столь радикального подхода. Я научилась делать вид, что мне по фигу дразнилки дразнящих и шуточки шуткующих. Я научилась давать холодный отпор и брезгливый отлуп. Я научилась посылать в таком тоне, что даже Гаагский суд не признал бы его непозволительным. Я научилась наносить раны, которые саднят годы спустя. И все равно мне этого мало. Я хочу убить их всех. Мне не нужны ни их извинения, ни их комплименты, ни их подхалимаж... Я хочу, чтобы они перестали БЫТЬ.Правда, если меня спросить: а кто это «они»? - я и не отвечу. Потому что не знаю. Ни имен, ни адресов, ни лиц, ничего не помню. А зачем? Главное - не эти случайно подвернувшиеся шалуны и шалуньи. Главное - это оно, хтонический[23] монстр, произраставший внутри меня, дитятко-вампир, жрущий маменьку изнутри утробы.Сегодня это нечто проросло меня насквозь и заняло мое место в мире снов. Эх, мне бы зеркало... Рассмотреть великолепно-ужасную тварь, проросшую из меня.Но я вижу себя ниже груди - весьма человеческой. У меня могучее, антрацитовое змеиное тулово и хвост, уложенный элегантными кольцами - не меньше дюжины. Руки у меня, впрочем, тоже есть. А на них - пальцы с агатовыми когтями выдающейся длины.Сейчас я злюсь - и мышцы хвоста слегка подергиваются, точно проверяют себя на убойность и скорость броска, буде таковой понадобится.А еще у меня имеется мощная, гнущаяся во всех направлениях шея, укрепленная кожистым воротником, который, когда я нападаю, распускается, словно плотоядный цветок. И пока это воротниковое великолепие отвлекает противника, челюсть на моем вроде бы человеческом - и даже несильно изменившемся - лице отваливается даже не на девяносто, а на все сто восемьдесят градусов и из-за верхней десны выстреливает парочка тонких, узких, адски ядовитых зубиков.Все понятно. Я - ламия. Злобная, бессердечная, неукротимая женщинозмея. Теперь, если я не сломаю жертву пополам одним ударом хвоста и не порежу ногтями в фетуччини, я его укушу ядовитыми зубами, или продырявлю ядовитой оторочкой воротника, или просто проглочу живьем. Пусть заживо растворится в моем желудочном соке. Тоже смерть не из приятных.Словом, я - сказочная машина для убийства. Которая во всем своем хтоническом великолепии, покачиваясь на хвосте, стоит перед Паутиной Всех Смертей Мира. Я раздражена и я в замешательстве.Я смотрю на инкубатор смертей всего живого.Единой Смерти Вообще, Приходящей Ко Всем, не существует. Не существует фигуры в черном плаще, эпически-величавой и декадентски-стильной. Смерть у каждого своя. Выросшая там, внутри капли, любая смерть, как ребенок, похожа и непохожа на других детей. И может оказаться столь же непрезентабельной и неудачной, сколь и единокровное чадо. Прямо хоть расти ее втихомолку и никому не показывай. Засмеют.Смерть, напророченная мне в кислом яблоневом аду, как раз из таких - мучительная, грязная, незаслуженная. И отлично замаскированная под божью кару. Смерть из тех, что заставляет душу биться в истерическом крике: ПОЧЕМУ Я??? Пусть другие живут и умирают, считая себя слишком мелкой сошкой, чтоб получить ответ. Я не позволю использовать себя в качестве легко заменимой детали. Я стану чудовищем и приду пугать Смерть.Вот только проблема в том, что никакой Смерти нет. Есть куча каких-то мизерных терминаторов, вызревающих внутри своих хозяев, точно глисты. А против миллиардов глистов моя адская мощь выглядит... смешно. Оттого и ухохатывается невидимая дразнилка, делая меня все нелепее и нелепее в собственных глазах. И уже пофигу, зачем я здесь и какие судьбоносные задачи собираюсь решать. В душе одно желание: напиться крови насмешника, сделать так, чтобы он умолял о смерти...Растягивая змеиную пасть и расправляя драконий ворот, я разворачиваюсь вокруг собственной оси со сверхзвуковой скоростью. Из горла рвется угрожающее шипение и мертвецкий смрад. Сейчас я уничтожу все живое в радиусе километра, а после вернусь к своим великим делам. Нельзя совершать великие дела, когда над тобой насмехаются.И кого же я вижу за своей спиной с занесенным мечом? Естественно, Дубину. А рядом выпевает оскорбительный мотивчик... его бессменная напарница. То есть я сама.- Что ты творишшшь? Что ты творишшшшшшь? - надрываюсь я-монстр. - Зачем ты мне мешаешшшь? - А чтобы ты не выглядела дурой! В очередной раз, - чеканит Старый Викинг, небрежно отодвигая Геркулеса с его бесполезной железякой. - Я тебя всю жизнь предупреждаю: куда ты прешься со всем этим боеприпасом, дура? Опять засмеют! Сама себя ведь жрать будешь! Ты, бесполезная тварь! - Ссегодня я зассставлю Сссмерть отссступить! - свищу я. - Она зассстаа-а-авит! - хихикает Старый Викинг. - Всссе кругом засссрет и зассста-а-авит! Уй, как ссстрашшшно! - Заткнисссь! - я пытаюсь разговаривать нормально, но все эти «шшш» и «ссс» только длиннее становятся. - А если нет, то что? Сожрешшшь? В лучших традициях сссамоедссства? - усмехается Старый Викинг. - Вот-вот. Что и требовалось доказать. Иди-ка ты обратно в мой личный ад и сиди там тихо! Здесь мозги нужны, а у тебя их нет, тупая ты горгона! - И шшшто ты сссделаешшшь тут сссвоими мозгами? - скептически спрашиваю я. - Подумаю. И как всегда, пойму все, что мне надо понять. Уходи. Тут не твоя территория. - А чья-а-а-а?.. - от изумления у меня челюсть выворачивается. - Моя, чья ж еще. Моя и моей смерти... - устало отвечает Старый Викинг и как-то безрадостно усаживается наземь. - Думаешь, она кошмариков вроде тебя не видала? Да все вы, уроды, ее порождение. Она вас пачками в людские умы извергает. И установку на саморазрушение дает. Если тебя с поводка спустить, ты от меня кучку дерьма оставишь. Уйди, по-хорошему прошу. - Да как ты справишшшься одна? - недоумеваю я. - Ты лучше себя об этом спроси. Спроси: что я делать собираюсь, Ермунганда[24] хренова?
