Посвящается Елене Кабановой

остаться с любимой… женой в европейской столице? Что его держит в Москве? Родня? Карьера? Друзья- приятели? Ха! Все растворится в видах на европейское гражданство и европейский образ жизни. И буду я с Геркой видеться раз в год по обещанию. Ах, опять твоя мрачная русская тетя приезжает, надо будет устроить для нее семейный обед и совместное посещение филармонии. Пожилые дамы обожают филармонию.

И постепенно даже Гера забудет, какая я на самом деле. Что я ненавижу семейные обеды и филармонические утехи для пожилых. Что я живая, шебутная и неприкаянная. Что больше всего на свете я люблю стать на крыло и посетить совершенно неподходящие для старых дев терры инкогниты. Со временем и мне станет скучно с немецкой родней, в ряды которой вольется и мой любимый племянник…

Я чуть не плачу. Одно дело – просто признать, что Гера повзрослел. И другое – потерять его в недрах бюргера, в которого Герка превратится через пару-тройку лет счастливой европейской жизни.

Да-да, я понимаю: это просто миксина грызет мне сердце. Выползла из глубин подсознания, ввинтилась в мою грудную клетку и жрет, жрет сердечную мышцу, как не в себя. А в реальности все может сложиться иначе. К тому же и Герка – плохое сырье для бюргера, если присмотреться. Совсем неподходящее сырье.

Миксина отпустила мою душу на покаяние лишь через несколько часов. Когда мы, съев тот самый обед в ресторане, полюбовавшись на радугу, подвыпив и подразмякнув, шли по дорожке вглубь Кладоу. Между двух заборчиков. За правым заборчиком виднелись безлюдные виллы здешних обитателей, за левым – мини-пляжики, недоступные для нахальных приезжих. Еще намусорят, не дай бог, в подстриженную травку и в синие воды благословенного Ванзее. Проходи, проходи, не задерживай!

И тут Хелене, хитренько подмигнув нам обоим… сиганула через забор. Пошурудила в кустах, брякнула запорами – калитка и открылась! В принципе, я и сама через тот забор перелезла бы – не то чтоб одним прыжком, но и без катастрофических последствий. Но желание Хелене потрафить родственнице любимого Геры (не слишком ли я тороплю события, а?) было таким открытым… Я, хихикая, просочилась внутрь.

- Были бы здесь таблички «Проход воспрещен», мы б из них костерок соорудили! – одобрительно заметила я. Обращаясь скорее к Герке, чем к Хелене.

- Как Снусмумрик! – рассмеялась она. Оказывается, есть у нас общие интересы!

Снусмумрик с его ненавистью к запрещающим табличкам и свел нас с Хеленой. Не очень близко – ну, как смог…

Зато мы посидели на берегу, полюбовались на сумасшедшие подснежники, проклюнувшиеся в траве не после зимы, а накануне. Поругали землевладельцев, все вокруг огородивших и опутавших колючей фигней естественного происхождения – хорошо хоть не колючей проволокой… Солнце регулярно выходило из-за туч и поджигало соседние камыши золотыми свечами, словно пыталось придать беседе интимность.

Хелене рассказывала уморительные байки из жизни магазинчика товаров не первой необходимости. Герка тоже расхрабрился и рассказал что-то армейское, умеренно неприличное. Да и я не ударила в грязь лицом. Только не в смысле рассказов.

Я не ударила в грязь лицом, когда нас обнаружили с той стороны дороги. Из домика Гензеля и Гретель в масштабе пять к одному вдруг вылетел подозрительно бодрый мужик и рванул к воротам. Я первая просекла, что мы загостились, подняла шухер и всех спасла. Мужик что-то кричал вслед, но мы с дробным топотом пустились наутек, пренебрегая возможностью обратить частника в социализм.

Обеды в ресторанах, конечно, действуют расслабляюще и умиротворяюще, но совместные переделки лучше. Они сближают. А когда мы, не снижая темпа, подхватили Хелене под локотки и на скаку перенесли через лужу, в которой девушка наверняка бы увязла, Геркина пассия прониклась к нашей команде глубоким уважением.

Еще через полчасика, не посягая на другие пляжи (от добра добра не ищут), мы расположились на гостеприимных пнях возле дороги, и я, оттаяв, поведала Хелене, как в детстве занималась экспроприацией яблок по чужим садам. В особо крупном размере. Хелене, не чуждая такого рода развлечений, тут же предложила что-нибудь спереть. На память. Из чистой любви к искусству. Когда мы запротестовали (опасно, блин, повяжут!), она презрительно наморщила носик и достала из сумки увесистую бутыль. Которой мы в ресторане не заказывали. Вот зачем она ходила в туалет мимо кухни! Дважды. Второй раз – с сумкой. С объемистым таким рюкзачком на лямках.

С пристани Кладоу пароход нас увез на закате. Почему-то на обратном пути ни злющий ветер, ни повисший в воздухе промозглый туман не ощущались. Как же, однако, можно окосеть с одной-единственной бутылки ворованного алкоголя…

Прощаясь, Хелене погладила меня по плечу. И растроганно сказала, что Гера – именно такой русский парень, о котором она всегда мечтала. С того самого дня, как ее брат нашел свою любовь и уехал в Россию управлять гей-клубом. Только она, Хелене, думала, что хорошие парни все голубые. И что ей не светит. Оказывается, всякое бывает…

Унылое бюргерское будущее плеснуло хвостом и скрылось в непроглядном тумане. Я расцвела и чихнула. Будь здорова, Ася! И никаких миксин!

Глава 17. Дубину выставляют на торги

Мы сидели на гребне стены из посеченного временем камня. Подобные стены всегда кажутся древними, даже если они просто старые. Находясь рядом с ними, всегда хочется говорить о смысле и продолжительности человеческой жизни. Обстоятельно так говорить, с цитатами.

Впрочем, будь со мной Дубина, мы все равно не стали бы рассуждать о высоком. Хотя бы потому, что для нас оно было повседневным и утомительным поиском. А уж с существом, которое сидело рядом и плакало навзрыд, я и подавно ни о чем таком говорить не стала бы.

Это была девушка с приятным овечьим лицом, с глазами, как сонная вода, с прыщиком на подбородке и волосами, как шерсть мериноса. Она была до того теплой и кроткой, что хотелось завернуться в нее, точно в одеяло, а может, обидеть смертельно и потом с усмешкой наблюдать, как она проходит путь от страдания к прощению.

Хотя, кажется, ее уже успели обидеть. Кто и чем, не знаю, но плакала она умело, фотогенично и в то же время самозабвенно. Так плачут большие мастера своего дела.

Итак, она рыдала, я выжидала. Нам нужно было поговорить о ее чувствах к Дубине. А точнее, о чувствах Дубины к ней. И не нам, а ей. Лично я ни в чем подобном не нуждалась. Я просто не знала, как от этого разговора отвязаться.

Но нас прервали. Вдруг подошел какой-то араб в белом бурнусе - сообщить, что вот-вот стемнеет. Сообщил и стоит, ждет немедленной реакции. Словно мы ему что-то должны. Я тупо смотрю на араба, араб - на меня, овцеподобная девушка - на нас обоих...

Неожиданно из-за стены выворачивает Дубина и орет командным голосом:

- Уходим! Темнеет! Здесь водится гуль!

Конечно, восточная мифология еще сама с собой не договорилась, ест ли гуль одну только мертвечину, или он живых людей делает мертвечиной, а потом жрет это блюдо собственного приготовления. Но я, не желая знать подробностей, срываюсь с места, прыгаю со стены вниз и мчусь вдоль каменных блоков и арочных проемов со скоростью бегуньи из племени масаев. Дубина по- рыцарски помогает слезть вниз овцеподобной девице и мы в компании с арабом несемся к городу, что в долине, на расстоянии добрых двух миль от нас. Через стремительно темнеющую пустыню, по вязкому песку. То есть однозначно не успеваем.

На востоке ночь наступает мгновенно. Как будто у тебя над головой распахнули черный зонтик в серебряных блестках - и он за пол-секунды закрыл все закатные отблески.

Когда на нас падает темнота, я вижу боковым зрением, что гуль уже здесь. По другую сторону стены тоже кто-то бежит. В проемах мелькает развевающаяся шевелюра чернее ночной пустыни. Так что я вижу три цвета - окружающую нас тьму - черным, сухую траву и старые камни - белесым и эти волосы - черное на черном, черное темнее ночной черноты, черное из самого жерла ада.

Что тут поделаешь? Придется драться. Как всегда.

Стена вот- вот закончится. Гуль - это опасно, хотя деталей я не знаю. Но я опаснее. В моем арсенале целых два демона, которым не мешает временами погулять... по нарвавшимся на асимметричный ответ гулям.

Черная Фурия подходит лучше. Вряд ли гуль настолько сексуален, чтобы его заинтересовал недавно вселившийся в меня суккуб. Или гуль - суккуба.

Я спотыкаюсь и лечу в колючую траву лицом вниз. Дубина с коротким рычанием кидается ко мне - приятно, что он пытается меня спасать, несмотря на целую виктимную команду из девушки-овцы и нерасторопного араба...

Человеческое тело не знает, как можно прыгать, не имея ног. По опыту Черной Фурии скажу - прекрасно. Прыжок, в котором участвуют все мышцы и даже ребра огромного тела, устроенного, словно пружина, - это похоже на аттракцион, в котором тебя, маленького и слабого, вдруг подбрасывают на высоту многоэтажного дома (а телу кажется, что вообще в стратосферу) - но все хорошо, ты в безопасности, поручни крепко-крепко сжимают плечи и живот... А если ты и есть эти поручни, если ты сам контролируешь любое движение - страх уходит, остается азарт и эйфория.

Выпрыгиваю из-за стены уже Черной Фурией. Позади остается остолбеневший Геркулес и его команда, в ужасе повалившаяся на колени.

Гм. Гуль не впечатляет. Вообще, мифологические монстры далеко не так ужасны, как названные в их честь монстры компьютерные.