вырастила настоящего мужчину. Сама. Класс!
Наутро Майка пьет кофе, усердно разглядывая вид из окна - двор, поднадоевший за три недели пребывания в Берлине. Ну, чтобы не смотреть на мое опухшее от пересыпа лицо с такими невинными-невинными глазами, сойдет и двор. Майке неловко, но просить прощения – только усугублять неловкость. Приходится пялиться из окна.
Впрочем, Майкины ухищрения меня не интересуют. Что-то происходит в душе самой легкомысленной и благополучной из нас – в душе Софи. Она глядит на меня, требовательно и нетерпеливо, как будто пытается передать важную информацию, одними взглядами, без помощи слов. Ей явно мешает присутствие Майи и Герки, мучительно долго собирающихся в очередной культпоход.
Наконец, квартира пустеет. Мы остаемся вдвоем. В конце недели и я уеду. Недолго мне осталось в Европах жуировать. Вернусь в родные пенаты, встречусь с московскими морозами, и вполовину не такими злыми, как здешние – сырости им не хватает, промозглости. Континентальная наша жизнь. Столичные мы неженки.
В Москве ждет меня Дракон. Спокойно ждет, без подросткового азарта. Знает: рано или поздно мы решим, как строить нашу совместную жизнь. Жить вместе или раздельно. Заводить общий круг знакомств или нет. И вообще, оставаться вместе или обойтись бурным романом длиной в несколько месяцев.
- Мы должны поговорить, - чуть слышно произносит Соня, усаживаясь напротив. – Я хочу сказать тебе одну вещь. Только мне трудно ее сказать.
Оп-па! Я смотрю на Соньку и понимаю: сейчас рухнет еще одна семейная легенда. Легенда о самодостаточной, самовлюбленной и самостоятельной Софи, жизнь которой – это сплошные «само», которой никто не нужен, которая ищет одних лишь удовольствий, безжалостно порывая со всяким, кто претендует на большее. Глаза у Сони задумчиво-печальные – глаза женщины под пятьдесят (страшный, страшный рубеж, не Рубикон уже, а Стикс), но без отрицания, без гнева, без торговли… Соня смирилась с тем, что скоро, совсем скоро из ее жизни исчезнет элемент Дикой Охоты на любовь. И что останется? Боже мой, у нее же ничего нет…
Чтобы быть не одинокой, а самодостаточной, нужно очень много всего. Столько, сколько иному человеку за целую жизнь не раздобыть, не запасти, не накопить. Талант. Мастерство. Стезя. Репутация. Идея. И чертова уйма планов. А складывается из этого по большей части не что иное, как трудоголизм. Страх перед праздниками, ненависть к выходным, привычка засиживаться на работе. Для эпикурейца – образ ада на земле. Для биографа – творческая аскеза во имя предназначения. Для стареющей женщины – клетка, захлопнувшаяся так давно, что ты уже и забыла, каково это – быть свободной, быть женщиной...
Соня, думаю, много лет назад поняла: удобное сочетание трудоголизма и эротомании не избавляет от одиночества. А сейчас, сейчас, когда мужской хоровод скудеет, не может не оскудеть – как она жить будет? Сердце мое пропустило удар.
- Ну ты вчера разбушева-алась, - бормочет Сонька, собираясь с мыслями, - прямо не ожидали… В общем, посмотрела я на тебя и подумала: надо нам с тобой поговорить. Я все тяну и тяну, а деваться-то больше некуда…
- Сонь, не томи, - гаснущим голосом шепчу я. – Что случилось-то?
- Я замуж вышла, - просто, как «я в магазин сходила» ляпает моя непредсказуемая сестра.
- Как то есть… а где… и когда… - давлюсь вопросами я.
- Месяц назад расписались. Свадьбы устраивать не хотелось, да и не женятся тут с помпой. Зарегистрировались по-тихому, он, наверное, сюда переедет. Так что не обессудьте, сестренки, последний раз вы у меня всем табором останавливались.
- Не страшно! – отмахиваюсь я. – А чего ты скрывала-то? Боялась, мы тебе позавидуем?
- Боялась, вы меня осудите, - грустно улыбается Софи. – Мы же такие… непокобелимые. Три прекрасных одиночки, у каждой своя жизнь, мужики нам нафиг не нужны, все у нас и без мужиков замечательно… Я тоже так считала. И совершенно искренне, заметь. Если бы кто из нас замуж намылился, наверняка бы сказала «пфуй!» и рожу бы скривила.
Сонька так комично гримасничает, что я начинаю хохотать. Хохотать, несмотря на все свое недоумение и любопытство. Обрадованная сестрица принимается излагать события по порядку. И я понимаю, что ничего не понимала. Ни в жизни, ни в характере близких мне людей.
Когда читаешь учебники-пособия-монографии по психологии, кажется: уж у меня-то, у моей-то родни все иначе! Их комплексы зарождаются и прорастают совсем из другой почвы! И если написано: склонность к случайным связям возникают у людей, так и не понявших, что есть любовь, к моей сестре-нимфоманке это не относится. Она не нимфоманка, она темпераментная. И не комплексы у нее, а свободный выбор свободной женщины. И если даже свободный выбор длится три десятилетия кряду и никогда не заканчивается появлением в жизни сестры родного человека, это ничего, это нормально.
Но сколько можно врать себе? Того факта, что Соня не различает любовь и секс, не избежать. Можно закрывать на него глаза, можно обходить его стороной, можно замалчивать и толковать наперекосяк. Но избежать – не получится. Сонька, не понимающая, что одно не заменит другого, что страсть, даже бурная, хороша ненадолго… Что через несколько недель бурной страсти будет уже недостаточно, что придется взрастить в себе любовь… или упорхнуть из этой клетки. И отправиться на поиск другой клетки. Совсем новой. Чтобы прожить еще несколько недель полной жизнью.
В глубине души я не могла не предвидеть: грядет, гм, крах Сониного рецепта счастья. И не потому, что счастья вне семьи не представляю. Очень даже представляю. Один такой рецепт вживую рядом ходит. И доводится нам с Соней родной сестрой. Просто Сонькина личность под такое счастье не заточена. Весь ее тридцатилетний марафон был сплошным и безнадежным поиском любви.
И вот, все сложилось. Сошлись звезды, смилостивились боги. Душа, израненная неумением любить, нашла того, кто ее научит.
- А что же ты Майке сказала, что в гробу угомонишься? – недоумеваю я.
- А Майка чего-нибудь другого ждала? – вспыхивает Соня. – Я для нее – живое подтверждение, что жизнь можно и одинокой прожить. И быть счастливой.
- Это скорее она для нас – подтверждение. Но сомнительное. Мы – не она. И под Майку косить не обязаны, - философствую я.
- Я просто не знала, как приступить… к исповеди, - признается Сонька. – Зато теперь – карты на стол. Мы с ним так долго вместе, что даже смешно.
- И сколько?
- Полтора года.
- Да. Это действительно смешно, - киваю я. – Жуткий срок. С таким не поспоришь. А зачем ты у того типа в Starbucks'е визитку взяла?
- У какого? А-а-а… - припоминает Соня. – Так по работе же. Я ж еще и работаю – не забыла?
- Забыла. Казалось, ты только развлекаешься. А он кто? Ну, твой… муж. – Слово выговаривается с трудом, будто незнакомое.
- Коллега мой. Мы сперва вместе проекты делали, потом как-то так все закрутилось… Я думала, стандартно будет – роман, скука, расставание, подляны- подставы, увольнение. А скука все не приходит и не приходит – ну что ты будешь делать? И мне, наоборот, только интересней с ним становится. Между делом с семьей меня познакомил, с друзьями. И никакой с их стороны козьей морды – что это, мол, за русская потаскушка, где ты только ее нашел? В общем, он оказался хорошим, они оказались нормальными, жизнь оказалась полна. Вот я и сдалась. Видать, время мое пришло.
- Не столько время, сколько чувство. Чувство твое пришло. И доказало, что никакой ты не суккуб! – размышляю вслух и нечаянно проговариваюсь.
- Не… кто?
- Суккуб! Ну, это такие… - я обрисовываю в воздухе фигуристый женский силуэт.
- Вспомнила! – машет руками Сонька. – А раньше казалось, что суккуб? Вот умора!
Умора. Смертельная умора для представителей сильного пола. Умора, с которой лучше не сталкиваться, если хочешь жить. Но это – не про мою сестру. У которой, к счастью, совсем другая стезя.
* * *
Разумеется, все у меня получилось. И дрянная черепица не осыпалась с кровель, хотя скрипела и грохотала во всю мочь. На мое счастье, случилась гроза - и шум подняла такой, что я могла гулять по крышам с оркестром и оставаться незамеченной. Моим главным преследователем была молния. Пару раз белая шипящая струя огня впивалась в крышу рядом со мной. Недолет... перелет... И вот я внутри узкого вонючего прохода в королевскую опочивальню. Камень, шурша, сдвигается с места, с него сыплются и бьются вдребезги какие- то банки. Оп-па! Не будь я здоровенной ядовитой тварью, влипла бы по самые ножны. Тоже мне ниндзя- невидимка! Громче войти не могла?
Я, морщась от брезгливости, вползаю в тесную комнатушку, уставленную... черепами?
Помещение буквально облеплено дурацкими фенечками доморощенных сатанистов. Тут тебе и перевернутый крест, и пентаграмма, и пакостные мумии, и черепа, оправленные в серебро, превращенные в чаши, миски и подсвечники. Дурачок венценосный. Вздумал у князя тьмы просветления искать. Жрец сортирный.
Дверь распахивается, наполняя 'святилище' запахом воска. Видимая в проеме часть спальни сияет, словно шкатулка с драгоценностями: каждый выступ заставлен свечами - в канделябрах и без. Интересно, король боится темноты или грозы? Раньше тут иллюминации не устраивали.
Прямо в лоб мне смотрит взведенный арбалет. Щелчок и звон тетивы! Это плохо. Вернее, было бы плохо, останься я человеком. Фурия лишь слегка отклоняется, потом поднимает руку... Все это время стрела ползет, увязая в прозрачных завитках воздушных потоков - не быстрее улитки. Я ловлю ее за черное мощное древко и ласково спрашиваю:
- А почему не пулей?
Человеческая фигура роняет арбалет и отступает вглубь комнаты. Крепкий он мужик, этот король! Даже сознания не
