психиатры сказали: психическое здоровье, по их мнению, равняется легкой дебильности. За каковыми пределами лежит нива девиаций[42] и деформаций. Любые творческие усилия выгоняют нас из рая, населенного легкими дебилами, в нашу личную сумеречную зону.
Нет, не верю я в пользу умственной энтропии[43]. В возможность счастья где попало и с кем попало, по факту обладания крестиками на фюзеляже. Не убеждает меня старушечья риторика. А то, что множество народу она таки убедит, и станет этот народ мыть мои кости и белье мое перетряхивать, обсуждая глупость мою до слюнотечения, до пароксизмов единогласия, до эйфории Несправедливо Обиженных Мам… так мне до лампочки. Лишь бы самой не угодить в ловушку их НЛПешной магии.
- Магия? Кто здесь думает о магии? – Мореход входит в окружающую действительность прямиком из сугроба, в полуметре от Хаськи, пристально изучающей зиму. Кошка совершает кабриоль[44], означающий крайнюю степень изумления. Хоть и говорят, что кошки могут видеть незримое, но не до такой же степени?.. Что-то непонятное сгущается в тоннелях между мной и верхним миром, между верхним миром и морем Ид, между морем Ид и мной. Мы образовываем странно стабильный треугольник, внутри которого, как на Бермудах, происходят удивительные вещи.
- Наконец-то! – всплескивает руками Мореход. – Наконец-то мы заметили очевидное! Утютюшеньки!
Очевидное. Это он про что? Про то, что старшее поколение самочинно овладело техниками нейролингвистического программирования и вовсю канифолит нам мозги или…
- Или. – В голосе Морехода звучит не просто удовлетворение – торжество! – Или то, что ткань верхнего мира уплотняется. Ты просекла, что весь год занималась ткачеством. Ура.
- Ты хочешь сказать… - я стараюсь не поддаваться на провокации и не впадать в глупые пререкания, мне нет дела до того, что он думает о моем уме, он сам – порождение моего ума! Или нет? - …ты хочешь сказать, я все эти месяцы планомерно ткала свой собственный мир? Как гобелен? Это что, значит, я – парка[45]?!
- Угу. Мойра. – Мореход кивает головой, точно собачка с ветрового стекла – кивает-кивает-кивает, все никак накиваться не может. – Или даже все три. Надо же не только прясть, но и мотать, и резать. Кто ж за тебя мотать будет? Мотать за тебя никто не собирается!
Кажется, он меня заклинает. Не в смысле «умоляет», а в смысле «налагает заклятье», как на демона, которого нужно любой ценой удержать под контролем. Что ж, если я способна создавать миры, то, очевидно, противоположное мне также доступно. Только оно, наверное, требует аналогичных затрат - дикого количества времени и кошмарного напряжения сил. Буквально на грани безумия. Я смотрю на Морехода и понимающе улыбаюсь. Сколько бы психиатров ни поджидало меня за углом со смирительными рубашками, а от таких подарков не отказываются.
- Сейчас, - говорю я ласковым тоном существа, заносящего палец над самым страшным кошмаром ядерной эпохи – над красной кнопкой, - ты расскажешь мне подробности. Не отвлекая меня суесловием и подначками. Просто изложишь все по порядку… И плевать, что там тебе как подсознанию полагается! – обрываю я Мореходову стандартную реплику о том, на что он, будучи монстром бессознательного, пойти ну никак не может. Ничего, переживет. Монстры тоже подчиняются демиургам. Мореход на глазах сникает. Похоже, ему не нравится эта идея насчет подчинения…
- Да ты уже все поняла, зачем тебе детали? – юлит он.
- Хочу! – безапелляционно отвечаю я. Никому ничего не объяснять – вот главное умение демиурга, его основной рабочий навык. Желание создателя миров – достаточный аргумент… для чего бы то ни было.
- В общем, - мямлит Мореход, - тебе потребовался мир, где бы ты делала то, чего не можешь делать здесь. Если бы ты стала делать это здесь, у тебя бы, скорее всего, появились альтернативные личности…
Ага. Диссоциативное расстройство идентичности[46] – плавали, знаем. Боже, сколько же я литературы перечитала, пытаясь определить, что мне еще грозит, не расщеплюсь ли я от чувства беспомощности перед окружающей вселенной на кучу усеченных индивидуев, корявых и безбашенных. Не стану ли ночных бабочек опекать и наркотой приторговывать в образе какой-нибудь Мамки Аськи, играть на скрипке в переходах в состоянии Крошки Асютки и бить интеллигенцию в подъездах от имени Васи-Руки-Молоты. Психиатры утверждали, что это не мой случай. Шизофреники – натуры цельные, нерасщепимые. Очередная кошмарная психиатрическая легенда развеялась и я перестала опасаться пробуждения в мужском бараке на зоне, с кружкой чифиря и чинариком, прилипшим к нижней губе (а как же иначе! Вася-Руки-Молоты не мог не занять приличествующее положение в обществе, даже ценой убийства!). И вот – пожалте! – все врет земная психиатрия. Я развалилась не на альтернативные личности, а на альтернативные миры. После чего решила оторваться не в местных подъездах, а во вселенских.
- Наверное, ты не сможешь мне объяснить, КАКИМ ОБРАЗОМ это у меня вышло? – вкрадчиво интересуюсь я. Мореход смотрит на меня с выражением «А сама-то как думаешь?» Сама-то я думаю: даже если бы он смог, я бы не смогла понять то, что он смог объяснить.
- Тогда скажи, каким образом это не вышло у других? – мне хочется услышать нечто утешительно-фантастическое. «Ты – избранная! Никто, кроме тебя, не в силах победить…» - а что победить-то? Какие-нибудь Силы Зла, Спящие В Священной Горе Уебуке… то есть Убаюке?
- Почему не вышло? – пожимает плечами Мореход. – Вышло. У многих вышло и у многих еще выйдет. Или ты вообразила себя… - он всматривается в мое лицо с нехорошей усмешечкой, - …избранной?!
Немая сцена в исполнении меня.
* * *
Перед нами дюны, за дюнами - луга, за лугами - лес. Неизведанный и недружелюбный.
Не люблю я этих... кущ и чащ. Лес - место своенравное, мстительное и жадное. Питается страхами людскими, любит поиграть в жестокие игры, правила которых меняет как хочет, путнику не сказавшись. Заставит кружить на одном месте много дней подряд - и будешь ходить от куста к кусту, не узнавая одной и той же опушки, одних и тех же елок и осин. С попутчиком разведет - и бегай, перекликайся, напряженно слушая насмешливое эхо, пока не наткнешься на друга сердечного. Или на голодного медведя - это уж как повезет. Лучше бы Корди в горах обосновалась или в чистом поле.
Хотя я понимаю желание девочки спрятаться ото всех, затаиться среди леших и кикимор - подальше от желания местных жителей навязать захожему человеку чужую роль. Тут и моргнуть не успеешь, как тебя уже распознали, дюжиной кумушек сиротку окружили, каждый день с советами наведываются. А там, глядишь, и замуж выдадут, за хорошего человека. Нафиг Кордейре не нужного.
Нет, самая лучшая роль - это роль невидимки. Поэтому только глаза человека, которого Кордейра действительно любит, смогут ее отыскать. Так что пусть их бывшее высочество поищет свою возлюбленную. А мое дело - топать за Геркулесом. И по возможности молча.
Откровенно говоря, последнее условие было самым тяжким. Не то, чтобы я логореей[47] страдала. Но желание узнать, какого черта мы снова не в лес идем, а в деревню, росло с каждым шагом. Дубина упорно двигался по проезжему тракту и как видел деревеньку - сразу бежал в местный трактир. В крайнем случае останавливался у колодца и принимался с населением разговоры разговаривать. Долгие, нудные, пересыпанные нелепыми вопросами разговоры.
На пятой или шестой Перелесовке- Куролесовке мое терпение треснуло и развалилось пополам.
- Может, объяснишь, что мы делаем, обходя все эти... Козлодоевки? - брезгливо поинтересовалась я.
- А ты хочешь по лесам до морковкиных заговин шастать? - вопросом на вопрос ответил Дубина.
- Да ты хоть скажи, какую такую информацию ты у этих баб-мужиков выведываешь?! - рявкнула я. - То про коровий падеж рассуждаешь, то про несчастный случай на охоте разглагольствуешь, то с интересом вникаешь, как у соседки тройня родилась! Мы что, больницу в окрестностях открыть собираемся?
- А как же! - расхохотался Дубина. - Был бы я такой же ядовитой заразой, как ты, переменил бы тебе прозвище. С Хитрой Дряни на Нехитрую. Или еще того хуже.
- Постой, - затормозила я на полном скаку, не обращая внимания на его подколки. - Ты что же, выясняешь, у кого они лечатся? Если своего знахаря нет...
- Идут к ведьме! - кивнул Дубина. Хотя из нас двоих дубина теперь я.
- Так значит, Корди в ведьму переквалифицировалась?
- В кого ж еще? За скотом она ходит не умеет. На кроликов охотиться - и того меньше. Огород завести? Не царское это дело - тяпкой тяпать. Ей, может, и не нужно ни сна, ни еды - совсем как нам с тобой. Но без положения в обществе они не привыкшие. Жить в подземелье и месяцами дрыхнуть на сокровищах Корди и у себя могла. Если она здесь обосновалась, то как-нибудь по-новому, без прежних заморочек. На то оно и зазеркалье.
Действительно, кого можно противопоставить молодой осиротевшей принцессе, беспомощной и беззащитной? Только ведьму, к которой идут с подношениями, усмиряя страх, коли до смерти припечет. Ведьму, защищенную неведомыми способностями и невидимыми покровителями. Равнодушную, сильномогучую и одинокую. Не нуждающуюся ни в крепостных стенах, ни в преданной армии, ни в льстивых придворных, ни в запуганных подданных. Мощь не меньшая, чем у принцессы-жабы, - и притом своя, не заимствованная.
Сама б такой стала, кабы не стремление вернуться в молодость, в любовь, в наивную уверенность, что все еще
