реальные объекты, а не за то, чем они являются на самом деле, - то есть символы этих объектов. Наше восприятие вещей в основном определяется тем способом, каким мы о них говорим и пишем, а потому довольно скоро мы начинаем думать, что если нечто не поддается описанию, то оно и не может существовать. Мир общезначимых символов является очень ограниченным, и для того, чтобы сойти с наезженной колеи общепринятого восприятия, необходимы радикальные средства: религия, гипноз, наркотики или что-нибудь в этом роде.
Карлос писал обо всем: о наркотиках. Большом Разуме, предохранительном клапане, общепринятых символах, 'необъяснимой тайне', о главной идее Хаксли. Кое-что из всего этого стало идеями самого Карлоса и дона Хуана, причем они во многом совпадали. К 1973 году Карлос рассуждал так:
- Пристальное всматривание в космос, как это делают мистики, подобно истязанию мертвой лошади. Перед нами так много прекрасных миров, которые мы не можем воспринимать лишь потому, что разум служит нам слишком плотным экраном. Разумеется, я выхожу 'вовне' и возвращаюсь обратно. Между тем я нахожусь на важнейшем витке, совершая путешествие силы-жизни. Мое тело - это все, что я имею. Оно является утонченным инструментом сознания. Я должен использовать его как можно лучше.
Разумеется, это уже расходилось с идеями Хаксли. Прожитые годы и приобретенный опыт закалили характер Карлоса. В 70-е годы у него уже хватало собственных идей, некоторые из которых он позаимствовал у таких ученых, как Талкотт Парсонс. Именно Парсонс первым использовал термин 'глосс' для обозначения единицы восприятия. Вот как, будучи студентом последнего курса, Карлос интерпретировал Парсонса:
- Прежде, чем мы скажем, что это - здание, все его части должны иметься в наличии, - говорил Карлос репортеру. - Порой бывает невозможно точно определить части здания, и, тем не менее, мы все соглашаемся в том, что оно из себя представляет, поскольку до этого изучили сам глосс 'здание'. Мы познаем глоссы вскоре после рождения, и они вовсе не связаны с языком. Единственные существа, которые не обладают глоссами, - это слепоглухонемые дети. Глоссы основаны на соглашении, а такие дети не могут установить никаких соглашений с внешним миром. Из-за своих физиологических особенностей они не могут быть партнерами, поскольку партнерство возможно лишь тогда, когда каждый соглашается с определенным описанием мира -взять то же здание. Однако в этом здании содержится больше, чем вы думаете.
В первые годы обучения в ЛАОК Карлос приобрел не слишком много друзей. И это объяснялось не столько его мизантропией, сколько тем, что ему нравилось общаться с узким кругом знакомых. Наше сближение приходится на конец 1956 года, и с этого момента мы стали много времени проводить вместе. В те дни я работала в 'Пасифик Белл', а он посещал колледж. По вечерам мы ходили друг к другу в гости. Я жила на 8-й Вест-стрит, в доме, принадлежавшем моей тете Ведьме. Ей не особенно нравился Карлос, поэтому он предпочитал приходить вечером и проникать в мою квартиру через черный ход. Вельма видела в нем всего лишь смуглолицего южноамериканца и всячески уговаривала меня порвать с ним.
- Время от времени он терял уверенность в себе, - вспоминает Дженни. Карлос чувствовал враждебное отношение со стороны тетушек, которые не воспринимали человека, который не являлся протестантом, республиканцем и вообще американцем. Они не видели в Карлосе личности, он был для них загадочным существом. Тогда он переживал из-за этого, а теперь, я думаю, это его уже не слишком волнует.
Пожалуй, это был первый откровенный случай расизма, с которым он столкнулся в Америке. Причем это столкновение пришлось как раз на то время, когда Карлос пребывал в сомнениях относительно своих художественных способностей, страдал из-за маленького роста и своего испанского акцента, да и вообще был не уверен в будущем. Откровенный расизм со стороны тети Ведьмы и чуть меньший со стороны тети Альмы, которая жила в том же доме, сильно беспокоил Карлоса. Ночами, когда он занимался, воспоминания об этих узкогубых гарпиях заметно отравляли ему жизнь. Иногда он даже впадал в меланхолию и принимался жалеть себя. Друзья вспоминают, что в такие периоды он постоянно ходил хмурым и занимался усиленным самоанализом.
На подсознательном уровне Карлос понимал, насколько мала для него вероятность прославиться благодаря своим произведениям, однако он упорно не хотел в это верить, продолжая рисовать картины и ваять скульптуры. Более того, он поощрял и меня заниматься тем же самым. Карлос часто напоминал мне о том, что жизнь коротка, а потому нельзя растрачивать ее на всякие глупости. В качестве примера он вспоминал о том, как полумертвый лежал на операционном столе и клялся себе в том, что станет другим человеком. Да, это был самый экзистенциальный момент в его жизни. Бог позволил ему выжить, поэтому надо было дорожить каждой минутой. По мнению Карлоса, я была слишком 'чувствительна', поэтому мне следовало работать над собой именно в этом направлении. В конце 50-х годов он не мог избежать поучений даже в случайных разговорах с друзьями. Карлос постоянно повторял: 'Жизнь коротка и надо дорожить каждой минутой', да и сам старался следовать этому правилу.
'Нельзя размениваться на пустяки, - поучал он меня в письме, датированном апрелем 1967 года. - Жизнь - это всего лишь мгновение'.
В январе 1958 года он убедил меня в целях самоусовершенствования записаться на некоторые курсы, читавшиеся в ЛАОК. Я отказывалась, ссылаясь на то, что если буду работать и учиться, то у меня просто не останется свободного времени, однако Карлос настаивал. Он хотел, чтобы я стала высокообразованной женщиной, а потому просто взял меня за руку и потащил по Вермонт-стрит в сторону офиса, где производилась запись. Втолкнув внутрь, он не выпускал меня наружу, пока я не записалась на курсы русского языка. В следующем семестре он заставил меня записаться на курсы английского языка, русской истории и мировых религий. Теперь я занималась уже девять часов в неделю.
Карлосу понравилась моя идея изучать русский язык. У него была буйная фантазия, и он сразу же представил, как в один прекрасный день я встречусь с Никитой Хрущевым. В глазах Карлоса Хрущев был могущественной и влиятельной фигурой, которому было предопределено стать лидером и который сумел подняться из самых низов, чтобы взять в свои руки бразды правления одной из самых могучих стран мира. Более того, Хрущев обладал характерной манерой поведения - он словно бы сознавал свое могущество и предназначение - и это интриговало Карлоса сильнее всего, В начале каждой недели он непременно покупал свежие номера 'Тайм' и 'Ньюсуик', а если был стеснен в средствах, ходил в библиотеку, чтобы прочитать свежие материалы о советском лидере. Карлос на полном серьезе уверял меня в том, что я имею возможность встретиться и поговорить с 'великим лысым Никитой'. По каким-то причинам он дорожил этой фантазией и упоминал о ней довольно часто. Он словно бы хотел с моей помощью пережить подобную встречу и суметь заглянуть в душу столь отважной, волевой и решительной личности, как Хрущев.
В те времена самым близким другом Карлоса был его сокурсник и поэт Аллен Моррисон, который подрабатывал на почте. Другим приятелем Карлоса был костариканец по имени Байрон Деор - студент- психолог из ЛАОК. Они посещали Карлоса в его квартире на Хэмпшир-стрит, куда приходила и я, захватив с собой пару подруг - например, ту же Сью. Там мы пили вино и разговаривали, порой до самого рассвета. Да, было много вина, преимущественно 'Матеуса', но мы никогда не употребляли наркотики. И каждый из нас хвастал идеями своих кумиров. Карлос восторгался идеей Хаксли о том, что надо жить достойно каждое мгновение своей жизни, я рассказывала о Невилле, а Байрона интересовали психические феномены, мистика и власть сновидений.
В День Благодарения в 1959 году Карлос приготовил индейку по-бразильски - то есть со сладким домашним соусом из яблок, абрикосов, ананасов, вина и томатов. В качестве гарнира служили макаронные изделия. Все ели и нахваливали кулинарные способности Карлоса. С наступлением вечера разговор перешел от кино и книг к музыке, проблемам ЭСП и философии. Байрон рассказал о двух недавно прочитанных им величайших религиозно-философских документах. Как известно, ни Будда, ни Иисус Христос сами никогда ничего не писали - это ученики и последователи вели хронологию их речей и поступков. Например, учение Христа было записано его апостолами, на которых оказало влияние их время, древние священные книги и стремительно раздуваемые мифы.
Все, включая и Карлоса, с этим согласились. Действительно, не имелось никаких доказательств того, что оба этих философствующих человеко-бога действительно говорили именно то, что приписывают им исторические документы. Возможно, что авторы данных текстов приписали им собственные слова.
- Если я приду к вам, - вмешалась я в разговор, - и заявлю, что нашла истинный образ жизни и могу поведать о нем, то вам будет очень непросто выслушать меня и согласиться. - Байрон и Карлос кивнули. - Но если я скажу, что у меня есть загадочный учитель, которые посвятил меня в несколько величайших
