– Я, Эмилия, – ласково сказал он и, позволив ей оросить слезами его элегантный плащ, бережно усадил в кресло. Потом присел рядом, взял ее руки в свои и крепко сжал. Она сделала несколько попыток заговорить, но ничего не получалось. Чувства настолько переполняли ее, что с губ слетали лишь бессвязные междометия. Ее брат, не нуждавшийся в словах, чтобы понять, что она переживает в эту минуту, отвечал столь же неразборчиво. Немного погодя ее светлость порылась в кармане в поисках носового платка, но не нашла и с благодарностью приняла тот, что протянул ей брат.
– С-спасибо, – с трудом вымолвила она. – Обычно я столько не плачу, уверяю тебя, Ричард!
– Знаю, дорогая, – ответил он. Леди Хэппендейл высморкалась.
– О нет, я вообще не плачу! Я не плакала после твоего исчезновения и даже на твоих… твоих… Боже мой!.. на твоих похоронах?.
– Что?! Ты не пролила ни единой слезинки? – поддразнил ее Ричард с притворной обидой.
Она улыбнулась сквозь слезы.
– Мое горе было слишком велико, любовь моя, слезы не могли его облегчить.
– Прости меня, – сказал он и притянул ее к себе.
Тут она снова разрыдалась и долго не могла успокоиться. Наконец она немного отстранилась от него и, судорожно вздыхая, проговорила:
– Не сердись, Ричард! Я знаю, вы, мужчины, не выносите женских слез, но ничего не могу с собой поделать. Боюсь, твой плащ безнадежно испорчен.
– Я предвидел нечто подобное и, одеваясь утром, мысленно распрощался с ним.
Она подняла на брата полные слез глаза и медленно покачала головой. Лицо ее озарила счастливая улыбка.
– Дай мне посмотреть на тебя! Глазам своим не верю! Нет, я вижу тебя, дотрагиваюсь и все равно не могу поверить!
– Ты нисколько не изменилась, дорогая, – улыбнулся он в ответ с не меньшей радостью. – Прелестный чепчик, но что-то я не помню, чтобы ты носила такие раньше.
Леди Хэппендейл безуспешно пыталась поправить сбившийся набок кружевной чепец.
– О да, ношу уже несколько лет…
– Чтобы отпугивать женихов?
– Ричард! – укоризненно воскликнула она и всхлипнула. – Ричард! Все думали, что… Ах, Боже мой, слух! Он подтвердился. Оливия Солташ!
Рэкселл без труда разобрался в этих несвязных восклицаниях.
– Значит, до тебя дошли слухи о моем появлении?
– Ну да! Вчера я услышала об этом от Оливии. Помнишь ее? Конечно, не сомневаюсь! Потом пришел Толби. Но я не поверила. Мне и сейчас трудно осознать… но скажи, кто же тебя видел?
– Ханикатт.
– Надо же, очень странно! А где и когда ты с ним встретился?
– На прошлой неделе. Я провел несколько дней в гостинице недалеко от Трэпстона.
– Ты почти неделю был в нескольких часах езды от меня? – воскликнула она. – У меня голова идет кругом!
– Обещаю все объяснить в свое время, но не сейчас! Сначала нам нужно многое обсудить.
– Это точно! Для начала признайся, где ты пропадал все эти годы и почему вообще уехал? Полагаю, Кейтли неотлучно был с тобой?
– Верно. За последние шесть лет я приобрел некоторую известность в игорных домах за границей.
– О чем ты?
– Возможно, ты слышала о некоем мистере Дарси?
– Да, слышала, но… – Она осеклась. – Нет, этого не может быть! – прошептала она. – Ты и есть мистер Дарси? Конечно, он весьма загадочная личность, никто о нем ничего не знает, но… Нет, это невероятно!
Но почему ты уехал, любовь моя? – Не успели эти слова слететь с ее губ, как ее осенила догадка. По лицу пробежала гримаса боли. – Толби?
– Да, он, – медленно произнес Рэкселл. Леди Хэппендейл опустила глаза.
– У меня были смутные подозрения, – с трудом выговорила она. – Нет, в глубине души я всегда знала, что он причастен к твоему… исчезновению, но не признавалась самой себе. И все же не могла представить, что он оказался таким подлецом. За последние годы он стал – возможно, мне это лишь померещилось, – он стал… более человечным. Что заставило его пойти на такой шаг, ума не приложу!
– Кто сказал, что самый очевидный мотив, в который меньше всего верят, – любовь?
Эмилия бросила на брата быстрый взгляд.
– Любовь?
Рэкселл улыбнулся, но не открыл сердечную тайну Толби.
– Я сказал бы, любовь к славе и богатству. Согласись, герцогский титул со всеми положенными привилегиями – сильное искушение для того, кто был к нему так близок. Для Толби оно оказалось
