- Всю Румынию продрапали.
- Насквозь?
- Насквозь!
- Гениально!
- Мой фюрер... О!.. Простите. Но я не понимаю, что вас так радует?
- Как что радует? Коммуникации радуют. Сокращаются. Я ж всегда говорил немцам, что, пока я с ними, они обеспечены. О, спасибо вам! Вы меня так обрадовали... Так обрадовали... Прямо-таки хочется рвать и мета... То есть что я такое говорю? Хочется петь и плясать. И хохотать. Хи-хи!
- Мой фюрер!
- Знаю, знаю! Красная Армия вторглась в Восточную Пруссию. Меня уже поздравляли. Данке шон. Это счастливейший день в моей жизни. Ну, немцы, что вы теперь скажете, черти, про вашего фюрера? Кто бы вам мог так удачно сократить коммуникации? Ага! То-то. Черт побери, до чего мне сегодня весело! Задыхаюсь от веселья. Хи!
Примерно в таком духе ведет себя в настоящее время этот псих-бодряк. Надо полагать, что в самом недалеком будущем разыграются примерно такие сцены.
- Мой фюрер! Катастрофа! Красная Армия у ворот Берлина. Что делать?
- Только радоваться.
- Почему?
- Потому, что наконец-то я вместе со своим доблестным генералитетом в корне ликвидировал все эти паршивые коммуникации, которые причиняли нам все время столько хлопот. Величайший день в истории Германии. Триумф немецкого оружия! Хайль - я!..
- О мой фюрер...
- Слушайте, куда они нас тащат? Что это там, вдали, за штука? Такая деревянная. Вроде большой буквы 'Г'.
- Это виселица.
- Да что вы говорите?! Прекрасно! Я очень люблю, когда кого-нибудь вешают. А вы случайно не знаете, кого собираются вешать?
- Случайно знаю. Нас, мой фюрер.
- И меня? Позвольте! Это уже свинство. Я не хочу. Я этого просто терпеть не могу. Пустите меня! Пу- сти-те-е-е!
- Чего же вы хныкаете, я не понимаю? Радоваться надо, а не хныкать.
- Почему радоваться?
- Потому, что сейчас будет ликвидирована последняя коммуникация.
- Между чем и чем?
- Между вами и виселицей. Веселитесь. Пойте. Хохочите!
Фюрер хохотал недолго.
1944
ИОНЫЧ ИЗ ВАШИНГТОНА
Многострадальную Европу постигло новое бедствие.
В Европе появилась группа бодрых американских джентльменов. Они путешествуют.
Мы знаем, что американцы любят путешествовать. И мы всячески приветствуем эту их неукротимую любовь к туризму. В самом деле, почему бы богатому, хорошо обеспеченному и не слишком обремененному работой человеку немножко не поколесить по земному шару?
Так сказать, людей повидать и себя показать!
Но, к сожалению, в данном случае к туризму - в его чистом виде примешиваются некие элементы чисто американского бизнеса.
Упомянутые американские джентльмены являются не просто туристами, а в некотором роде туристами политическими, так как они одновременно члены конгресса.
Как известно, им было поручено совершить поездку по Европе в целях детального изучения вопроса о потребностях Европы в соответствии с 'планом Маршалла'.
У почтенных туристов широкие задачи, к туризму имеющие крайне отдаленное отношение.
В странах, которые они посещают, их интересует внутренняя политика и программа, продовольствие и сельское хозяйство, уголь, рабочая сила, денежное обращение и доходы и даже такой довольно страшный для путешественника вопрос, как, например: в какой степени синтетические жиры и масла заменяют натуральные продукты?
Их самым жгучим образом интересуют вопросы:
Какое экономическое значение имеют для Голландии политические 'беспорядки' в Индонезии?
Какое значение имеет для Швеции импорт из СССР?
Явилось ли предоставление кредита СССР бременем для экономики Швеции?
Каковы шансы для создания таможенного союза в Западной Европе?
Носили ли забастовки и другие волнения в промышленности главным образом экономический или политический характер?
И многое, многое другое хочется знать дотошным путешественникам-конгрессменам.
Они мыкаются по Европе из страны в страну и всюду суют свой нос.
Кое-где они ведут себя с развязностью нувориша, попавшего в универсальный магазин.
Они думают, что в Европе все продается - правительства, парламенты, президенты, политические партии, банки, акционерные общества.
Они не стесняются распекать целые нации и делать строгие выговоры народам.
Они сварливо придираются ко всему.
Увидели, что парижане сидят в кафе, и тут же по-хозяйски распекли парижан:
- Не по кафе нужно сидеть, господа, а дело делать! Так-то!
Не понравились им англичане - и они тут же понизили их в ранге:
- Вот что, дорогие союзнички, вы уже больше у нас не великая держава. Хватит. Попили нашей кровушки. Теперь походите у нас в лимитрофах.
Они строги, но справедливы. Одних они казнят, других милуют.
Увидели Голландию - понравилась Голландия. Говорят голландцам:
- Ничего! Вы нам нравитесь - здорово угнетаете свои колонии, не стесняйтесь, лупите индонезийцев! Очень хорошо. Гуд бай! Вы у нас, у американцев, заслужили. Будет вам помощь. Не сомневайтесь!
Словом, хлопот полон рот. Где уж тут думать о туризме!
Есть у Чехова прелестный рассказ 'Ионыч'. В нем рассказывается жизнь некоего провинциального врача Старцева.
И заканчивается этот рассказ так:
'Прошло еще несколько лет. Старцев еще больше пополнел, ожирел, тяжело дышит и уже ходит, откинув назад голову. Когда он, пухлый, красный, едет на тройке с бубенчиками и Пантелеймон, тоже пухлый и красный, с мясистым затылком, сидит на козлах, протянув вперед прямые, точно деревянные, руки, и кричит встречным 'Прррава держи!', то картина бывает внушительная, и кажется, что едет не человек, а языческий бог. У него в городе громадная практика, некогда вздохнуть, и уже есть имение и два дома в городе, и он облюбовывает себе еще третий, повыгоднее, и когда ему в Обществе взаимного кредита говорят про какой-нибудь дом, назначенный к торгам, то он без церемонии идет в этот дом и, проходя через все комнаты, не обращая внимания на неодетых женщин и детей, которые глядят на него с изумлением и страхом, тычет во все двери палкой и говорит:
- Это кабинет? Это спальня? А тут что?
И при этом тяжело дышит и вытирает со лба пот.
У него много хлопот, но все же он не бросает земского места: жадность одолела, хочется поспеть и здесь и там...'
