— Кто поверит ребенку? — Адам расхаживал большими шагами. Томас, сестра Анна и Элинор сидели и смотрели на него.
— А вы, отец? Вы верите?
— Верю ли я, что человек, сражавшийся со мной бок о бок от Пуату до Ившема, человек, снискавший славу на бесчисленных турнирах, человек, который всегда был примером рыцарской доблести для тех, кто встречался с ним в бою, — что такой, как он, пытался убить священника? Зачем? Объясни мне это! Для какой такой надобности?
— Слова, сказанные братом Ансельмом, кто-то мог услышать и истолковать в том смысле, что он видел убийцу Генри, — сказала Элинор.
— Простите, миледи, но никак не может быть, чтобы кто-то, услышав, как священник, гоняющийся за ребенком, который скачет верхом на игрушечной лошадке, кричит о рыцарских подвигах, заключил из того, что речь идет об убийстве. — Адам бросил сердитый взгляд на дочь.
— Но если сэр Джеффри или кто-то другой, услышал только, как отец Ансельм сказал «я видел твои подвиги, теперь я хочу услышать еще о других»? Что, если он решил, что священник видел его и собирается потребовать к ответу?
— Вывод, непозволительно расширяющий границы правдоподобного, дитя мое.
Пытаясь сохранить спокойствие в разговоре с отцом, Элинор спрятала руки в рукава и до боли впилась ногтями в предплечья.
— Нет, если сэр Джеффри шел со стороны башни и слышал только слова Ансельма. Если он не видел Ричарда, а одного Ансельма, стоявшего перед дверью в их с женой спальню, он мог решить, что наш святой отец пришел обвинить его в убийстве собственного сына.
— И все равно в это трудно поверить, зная сэра Джеффри так хорошо, как я его знаю.
— Я еще раз спрашиваю вас, отец. Вы верите Ричарду?
Адам опустился в кресло и болезненно поморщился. Он ничего не сказал, лишь протянул руку и потрогал серебряную накладку, украшавшую его деревянный кубок.
Элинор молча ждала, проявляя недюжинное терпение.
— Ричард — славный парнишка, — наконец тихо вымолвил Адам.
Элинор кивнула.
— И честный.
Она снова кивнула, еще крепче обхватывая себя за локти.
— Выдумывать невероятные истории и выдавать их за правду — такого я за ним не замечал. — Адам помолчал, потом резко повернул кубок на полоборота. — Когда спросишь его, он всегда признается, что сражается с драконами понарошку.
Он принялся крутить свой кубок.
— Он мне говорил, что когда-нибудь обязательно найдет настоящих и сразится с ними, а наши драконы нужны ему для упражнения, как набитые чучела, одетые в кольчугу, — чтобы тренировать удары. — Адам невольно улыбнулся.
Элинор отпустила свои локти, но по-прежнему молчала, ожидая, когда отец скажет то, что ей хотелось услышать.
— Ладно, девочка! Да, я верю: мальчик думает, что видел сэра Джеффри. Возможно, это был кто-то, очень похожий на Джеффри, и он перепутал. Я просто не могу поверить, что добрый сэр пытался убить отца Ансельма! И ведь это он сильнее всех отстаивал невиновность Роберта. Зачем ему хотеть, чтобы моего сына освободили, если убийца — он сам? Разве виновный не старается свалить вину на кого-то еще? Как мог он убить сына — своего наследника, родную кровь? Разве всех этих соображений не достаточно, чтобы с полным правом усомниться в его виновности?
Элинор опустила голову.
— Вы, отец, конечно, лучше меня знаете, что смертные люди исполнены противоречий. Хорошо, давайте тогда скажем, что сам он не убивал Генри, но знает, кто это сделал. Может статься, он хочет спасти Роберта, как человек чести, каким ты его считаешь, не желая, чтобы ваш сын невинно пострадал, тогда как ему известно, кто истинный убийца. Предположим, человек, убивший Генри — кто-то, кого он тоже любит? Тогда сэр Джеффри мог попытаться убить отца Ансельма, хотя и не убивал сына.
Адам нахмурился.
— Лишить жизни священника — не то же, что просто убить другого человека. Однако же, — он колебался, — я могу представить себе, что любовь или преданность могли толкнуть его на это. Кого, как ты думаешь, он может защищать?
— А кто самые дорогие ему люди? Джорджа здесь нет. Генри не мог нанести себе удар ножом в спину и совершить грех самоубийства. Остаются его жена и дочь. — Элинор помедлила. — Разве что вы знаете еще кого-нибудь, кто близок к нему…
— Нет, девочка, ты назвала всех, — Адам отпил, наконец, глоток вина. — Ты еще никак не объяснила его собственную рану. Может быть так, что Роберт убил Генри, а кто-то еще напал на сэра Джеффри? — Он заранее поднял руку, предупреждая возражения. — Не пойми меня превратно. Я верю, что Роберт ни в чем не виноват, и этот последний случай заставляет считать обоснованным такой вывод, но если мы хотим доказать невиновность моего сына, мы должны учитывать все возможности. В конце концов, его все-таки застали с ножом, а руки были испачканы в крови, когда он склонился над телом Генри.
Элинор посмотрела на Томаса и Анну. Их вино стояло нетронутым, а взгляды были устремлены на нее с молчаливым вниманием.
— Меня не убеждает ни предположение, что в тесных пределах Вайнторп-Касла бродят на свободе два убийцы, ни вывод, что Роберт встал во главе шайки разбойников, цель которых — извести семейство Лейвенхэмов, одного за другим. Я нахожу их одинаково нелогичными. Если обоих, отца и сына, убил не один и тот же человек, тогда непонятно, зачем напали на сэра Джеффри. К тому же, как объяснить странное сходство обоих нападений? Наверное, отец, мы и правда живем в смутные времена, но в Вайнторп-Касле поддерживается военный порядок и, как я уже говорила, этот замок не гнездо беззакония.
— Хорошо сказано, настоятельница Тиндальская, — одобрил Адам, и в его улыбке явно читалась гордость за свое дитя.
— Итак, — продолжила Элинор, — у нас есть трое главных подозреваемых в убийстве Генри: сэр Джеффри, его жена и его дочь.
— А в нападении на сэра Джеффри?
— Те же трое.
Адам хлопнул рукой. Кубок подскочил, и вино выплеснулось на стол.
— Я отказываюсь верить, что женщина могла сразить двух взрослых мужчин, один из которых — опытный воин. Точно так же я не могу поверить, что мой друг мог нанести себе такую ужасную рану.
— Но почему не его жена и дочь, милорд? Да, Юлиана и Генри были примерно одного телосложения. Генри, конечно, несколько плотнее, но по сравнению с большинством мужчин он был невысок. Кроме того, он не любил физических упражнений, а это значит, что уступал многим и в ловкости, и в силе. Разве Исабель и Юлиана не могли этого совершить вдвоем?
Адам покачал головой.
— Нет. Женщины — слабые создания, дитя мое.
Элинор хотела возразить, но он поднял руку.
— Дай мне договорить. Хотя у тебя есть основания утверждать, что у них вдвоем довольно сил, чтобы одолеть Генри, сэр Джеффри — закаленный солдат, — тут Адам вдруг опустил глаза и нахмурился, — хотя, может быть, не так уж ты не права. В честной борьбе у Джеффри и среди мужчин немного равных, но никто не может дать должный отпор, когда нападает тот, кого любишь и кому доверяешь. Его жена или дочь могли это сделать. Он любит их обеих. Обе они могли подойти к нему достаточно близко и нанести удар прежде, чем он успел понять, что происходит.
— Итак, вы не думаете, что кто-то может мстить за смерть валлийца? — уточнил Томас с известной долей нерешительности.
— Да, не думаю, брат. — Адам отпил вина. — Хотя кое-кто и мог убить Генри из мести, ни у кого не было причин нападать еще и на Джеффри. Ведь он дал вдове и сиротам кошелек, полный денег. Она взяла деньги, признав в них честную плату за кровь, поэтому я не думаю, что даже Генри кто-то убил, желая
