отомстить.
— Плата за кровь? — переспросил Томас.
— Валлийский обычай. Пожалуй, вернее будет сказать «закон», хотя мы не признаем его и считаем это варварством. Валлийцы берут деньги в уплату за смерть родственника.
Томас удивленно покачал головой.
— Кроме того, мы опрашивали валлийцев наравне с англичанами. В час, когда убили Генри, каждый из них находился в другом месте, и у всех имеются свидетели, готовые это подтвердить. Нет, у меня нет причин полагать, что это месть за Хьювела. Обычаи валлийцев могут казаться нам странными, брат, но они так же щепетильны в следовании им, как и прочие люди. Если плата за кровь принята, вдова и сироты, конечно, и дальше горюют, но больше они ничего не требуют.
— Итак, мы снова вернулись к вопросу, за что жена или дочь сэра Джеффри могли убить Генри, и правда ли, что сэр Джеффри намеревался совершить убийство священника, чтобы защитить одну или обеих. Если человек покушается на жизнь служителя Божия, чтобы скрыть эту тайну, то он не станет доносить королевскому суду. И вот я спрашиваю: зачем этим женщинам убивать того, кто их защищает, того, кто одной из них — муж, а другой — отец? Вы, милорд, знаете об этом больше меня, поскольку время, когда мы с Исабель и Юлианой резвились на цветущей лужайке, для меня давно миновало.
— Не совсем так, Элинор. Начнем с того, что ты не хуже моего знаешь причину, почему дочь сэра Джеффри могла это сделать. Она хочет уйти в монастырь, а отец настаивает на замужестве.
— Та, что чувствует призвание стать монахиней, обычно не добивается своего путем насилия.
— Тогда я спрошу тебя: что бы ты сделала, если бы я не пошел навстречу твоему желанию оставить мир, а вместо этого велел выйти замуж за Джорджа?
Элинор перегнулась через стол и положила руку отцу на запястье.
— Ваша мудрость, отец, всем широко известна, и она проявляется в том числе и в вашей доброте. За это я всегда любила и уважала вас. Если бы вы не склонили слух к моей горячей мольбе, я бы горевала, но смирилась бы перед вашей волей. Возможно, в гневе я швырнула бы кубок о стену, но убить вас я бы не пыталась.
Адам отвернулся, но Элинор успела заметить, как при ее словах его щеки зарделись от удовольствия.
— Мне очень приятно это слышать.
— А теперь, что вы скажете о его жене? — Элинор заговорила снова, не убирая, однако же, своей руки.
— Как я уже обещал, Элинор, я буду говорить прямо. У сэра Джеффри и правда не все гладко в этом браке. До меня доходили слухи, что его жена не склонна прощать ему мужское бессилие. Возможно, дело в ее молодости, но отношения у них не самые лучшие.
— Это он вам рассказывал?
На этот раз Адам даже не старался скрыть свое смущение.
— Да, он подтвердил эти слухи. Однажды при дворе, за чашей вина, он сказал мне, что не смог быть с ней, как подобает мужчине. Она по-прежнему спит с ним в одной постели, но не предпринимает ничего, чтобы помочь ему, как это делают некоторые жены…
— Я понимаю, отец, но скажи: она над ним смеялась?
— Нет, так она себя не ведет. Как он мне рассказывал, она ждет, пока становится ясно, что он ни на что не способен, потом отворачивается и засыпает, оставляя его в одиночку страдать от унижения.
— Было так, чтобы она спала с другими мужчинами?
— Сэр Джеффри боялся, что да. Он видел, как она в его присутствии дразнила других мужчин, как если бы он не был ее мужем. Он потребовал объяснений. Она заявила, что ничего худого не помышляла, что это лишь молодой задор и резвость, но он не перестал беспокоиться. Когда он в первый раз приехал сюда для переговоров о свадьбе наших детей, то намекнул мне, дескать, он боится, она завела любовника, но не пожелал назвать имя, хотя наедине я и убеждал его, чтобы он мне все рассказал.
Элинор вспомнила свой разговор с Исабель.
— Мог он решить, что этим любовником был Генри? Они с Исабель были ровесники и когда-то думали, что поженятся.
— Вряд ли. — Адам не колебался ни секунды. — Еще до того, как я узнал от тебя про его надругательство над Исабель, всем было ясно, что она всячески избегает Генри. Генри же, наоборот, досаждал ей своими ухаживаниями. Я это видел, это видел Роберт. Выйдя замуж, она невзлюбила прежнего товарища детских игр.
Элинор промолчала, только еще раз спросила себя, могло ли это надругательство заставить Исабель убить Генри. Может быть, он попытался совершить это снова? Может быть, рассказал о каком-нибудь своем плане, как сделать ее брак с его отцом недействительным? Или это сэр Джеффри, узнав обо всем, пытался защитить женщину, которой не мог доставить удовольствия, но которую, судя по всему, любил. В конце концов, он ведь верил, что однажды был с ней мужчиной.
— Похоже, мы ходим кругами, дитя. Ты представила серьезные основания, почему мы должны сократить число подозреваемых до трех. Теперь скажи, куда нам двигаться дальше? — спросил Адам, глядя на дочь.
Элинор выпрямилась, потом перевела взгляд на сестру Анну.
— Прежде чем я отвечу, я должна сначала спросить: как чувствует себя милорд Лейвенхэм?
— Он слаб, но понемногу поправляется, миледи. У него могучее тело и я думаю, что он оправится от раны, если не будет заражения.
— В таком случае, — сказала Элинор, поворачиваясь к отцу, — слушайте мой план.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Два ярко-красных пятна пылали на щеках сэра Джеффри, зловеще подчеркивая почти светящуюся белизну остального лица. Рядом с ним на стуле сидела Исабель. Юлиана стояла прямо за спиной мачехи, слегка касаясь ее плеча. За бароном пристроилась Анна. Элинор стояла рядом с отцом. Взгляды всех были прикованы к рыцарю.
— Я знаю, как ты любишь своего внука, Адам, но мальчик лжет. — Глаза Джеффри зло сузились, когда он посмотрел на своего старого друга.
Сейчас и на щеках Адама вспыхнул сердитый румянец.
— После всех этих лет, ты, конечно, должен знать, что слепое потакание тем, кого я люблю, никогда не было в числе моих недостатков. И я пока не превратился в старого дурака, который отказывается видеть в близких людях их слабости. Я первым предположил, что это Роберт виноват в нападении.
— И это я первым сказал, что он не мог этого сделать. Я ни минуты не сомневался в невиновности твоего сына, но твой внук — ребенок, и у него воображение ребенка. Возможно, он не имел намерения обманывать. Возможно, он считает, что видел нечто, а на самом деле все придумал. Или же он видел кого- то, кто ему не знаком, и решил, что видел меня.
— Я не буду спорить с тобой, друг мой. Давай поговорим о том, что сейчас важнее всего. Кто напал на тебя?
— Я не знаю.
— Ты получил удар в грудь, а не в спину. Ты должен был видеть того, кто это сделал.
— Все произошло так быстро, Адам! Я шел позади конюшен, где думал некоторое время побыть в одиночестве, погруженный в мысли о беде, в которую попал твой славный сын, когда услышал какой-то звук. Я поднял глаза. Что-то надвинулось на меня из темноты. Там было почти совсем темно, как ты, конечно, и сам заметил. Прежде чем я успел что-либо сообразить, я почувствовал боль и больше ничего не помню. Если у моего сына были враги, они, уж конечно, не были моими врагами. Чего мне было бояться в Вайнторп-Касле? Я был оглушен, попал в засаду, как бы мы сказали в те дни, когда оба были товарищами по оружию. — Сэр Джеффри слабо улыбнулся, с любовью глядя на Адама. — Я не видел ни лица, ни даже силуэта человека, напавшего на меня.
