— При чем тут — российской, советской? — кричит Глеб. — Какая, на хуй, разница? Пацан предлагал реальную засветку…
Я молча выключаю усилитель, начинаю собираться.
Выпрыгиваю из троллейбуса, иду к дому. У углового магазина к решетке привязана овчарка. Рядом два тинэйджера пьют пиво. Звякает телефон: пришла «эсэмэска»:
«Ищите нового басиста. Я больше в группе не играю. Глеб».
Выхожу из лифта. На площадке у мусоропровода курит чувак из сто двадцать шестой. Я киваю ему. Он говорит:
— Привет.
Отмыкаю ключом дверь, захожу, заглядываю в комнату. В ней накрыт стол, за ним — мамины гости: Кустов с женой и тетя Лена с мужем. Кустов и мама работали вместе в школе, а тетя Лена — мамина коллега по турфирме. Темно-зеленые плотные шторы на окне задернуты. По телевизору идет без звука фильм, похоже — американский. Верхний свет выключен, горят только лампы-подсветки из «ИКЕА».
— Здравствуйте, — говорю я.
Все кивают, улыбаются. На столе — две бутылки вина и бутылка коньяка, салаты в салатницах и блюдо с запеченной рыбой.
— Саша пришел с репетиции, — говорит мама. — Помой руки и садись с нами, поужинаешь.
— Как музыкальные дела? — спрашивает Николай, муж тети Лены.
— Так, потихоньку.
— А что за музыку вы играете?
— Панк-рок.
— Это хорошо. Хорошо, что не попсу. А то попса сейчас везде — от культуры до политики, разве нет?
— Да, хорошая мысль, — говорит Кустов. — Точная.
— И что характерно — раньше никаких успехов в поп-музыке у нас не было, а сейчас, когда началось это нашествие попсы на все сферы жизни, группа «Тату» вдруг стала популярной во всем мире…
Мама кладет мне салата из капусты и кусок рыбы. Кустов подносит бутылку красного вина.
— Выпьешь винца?
— Да, конечно.
Он наливает мне полный бокал.
— Значит… — Николай поднимает бокал. — Давайте выпьем за успех Сашиной музыки. Чтобы у тебя, дорогой, все получилось…
Мы чокаемся. Я отпиваю немного и ставлю бокал. По-моему, никто из них, даже мама, не врубается в мою музыку, но я этого и не жду.
— Знаете, я так устала от московской зимы, просто сил нет, — говорит тетя Лена, жуя салат. Между зубов застрял зеленый огрызок. — Мы с Колей в марте поедем в Египет — надо отдохнуть от всего этого. Мне девчонки уже подобрали отель. Хорошая такая «четверка», тянет и на все пять. Четыре с половиной, короче. И даты — с четырнадцатого по двадцатое, чтобы до начала весенних каникул. Тогда и цены поменьше, и поспокойнее…
— А мы уже летом поедем — всей семьей, с детьми, — говорит Кустов. — Пока, правда, не знаю, куда. Турция как-то надоела. Кто-то ездит туда постоянно, говорит, что им нравится. А мы… Ну, съездили раз, а теперь хочется нового…
— Съездите в Грецию, — говорит тетя Лена. — Интереснейшая страна. И отдохнуть, и впечатления получить…
— Да, спасибо, Леночка. Хорошая идея, — говорит тетя Аня, жена Кустова. — На Кипре мы были, а вот в Греции еще не были.
— Надо поторопиться, — говорит Николай. — А то скоро уже не до этого будет…
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает тетя Аня.
— Закроют границы — и все. Страна неуклонно сползает в «совок». Независимые телеканалы закрыли, подбираются и к газетам, на олигархов наезжают…
— Я в чем-то согласен с тобой, — говорит Кустов. — Но до конца твой пессимизм не разделяю. Есть еще шансы на то, что все образуется. Кагэбэшники у власти долго не удержатся.
— Посмотрим, посмотрим. По-моему, их позиции на сегодня сильны, как никогда. Одна надежда на объединенную оппозицию. А ты что думаешь, Александр? Объединятся демократы или нет?
— Никто ни с кем объединяться не будет. Все это — пустой разговор. Каждый тянет одеяло на себя.
— Устами младенца… — начинает Николай. Его прерывает жена:
— Скажешь тоже — младенца. Саша может и обидеться. А рассуждает ведь очень разумно. Демократы уже много раз показали свою неспособность к конкретным делам…
— Но при этом новой силы, способной занять их место, на политическом небосклоне, так сказать, не появилось пока, и поэтому…
Я больше не слушаю, жую рыбу. Слушать этот треп неинтересно. Они ведут эти разговоры уже года три, все время одно и то же.
Двери лифта раздвигаются. Я выхожу, переступая лужу собачьей мочи. У почтовых ящиков стоит Вера Федоровна с двенадцатого этажа. Дрожащими руками она открывает свой ящик, вытаскивает бесплатную газету «Округа». Я здороваюсь с ней одними губами, жму на кнопку кодовой двери.
Высокий дворник в оранжевой накидке поверх телогрейки сгребает лопатой грязный снег. У второго подъезда возится еще один. По виду, оба — из Средней Азии. Русских дворников я не видел давно.
На шоссе — пробка в сторону центра. Тарахтят, выплевывая вонючую гарь, «КамАЗы». Нервные водители легковых сигналят — опаздывают на работу.
У киосков «Центропечать» и «Мороженое» топчутся «гастарбайтеры». Они пьют пиво и курят, ожидая автобус, чтобы ехать куда-нибудь на стройку. Стоит очередь к автобусу на Ступино. Из-за киоска цветов выскакивает здоровенная дворняга, начинает лаять на меня.
Продавщица цветов кричит ей:
— Джек, ну-ка перестань! На место!
Собака замолкает и медленно возвращается за киоск.
Нафига продавщицы киосков подкармливают этих собак? Что, из любви к животным? А те идиоты, чьи собаки ссут в лифтах и срут на тротуарах, — они что, тоже большие любители животных? Не верю. Большинство человеческой массы даже других людей не любят, не то, что животных. Это для них живые игрушки.
Иду по рынку, по рядам кожаных курток, купальников, трусов, поддельных маек «adidas» и «puma».
Тетка в зеленой вязаной шапке пьет кофе из пластикового стакана. Я спрашиваю:
— Есть мужские перчатки?
— Конечно. Вот такие — пятьдесят рублей.
Поставив стакан на мокрый асфальт, она снимает с вешалки пару перчаток. На нас смотрит продавщица из соседней палатки.
— Хорошо. Я беру.
— А больше ничего не желаете, молодой человек?
— Нет, спасибо.
— А жалко. Вы подумайте. Любой каприз.
Тетки хохочут, глядя друг на друга. Им скучно: покупателей мало, погода — говно. Но мне их не жалко. Сами виноваты, что не нашли другой работы.
