Москвичей среди нас только двое: Аня и я. Все остальные приезжие, как и Влад.
— У вас есть все, все возможности, вся информация… — продолжает Влад. — Вы учились в нормальных школах, занимались у репетиторов… Не то, что в провинции. У вас родители, бабушки, дедушки, у всех их — квартиры… Вам не придется думать, как квартиру купить…
— Ладно, перестань, — говорю я. — Где ты тут видишь мажоров? Я, что ли, мажор? С мамой всю жизнь в одной комнате. Или Аня — мажор? Живет в ебенях, в Южном Бутово…
— Я не вас имел в виду конкретно… Я про менталитет говорю, про психологию…
— Да ну его, менталитет… Лучше давайте добавим — в бутылке еще есть…
Коля берет бутылку, начинает разливать. Рука дрожит, водка проливается на клеенку. Аня накрывает рюмку ладонью: больше не надо.
— Ну, за что в этот раз? — спрашивает Стас. — За все вроде выпили. Давай, Саня, выдай тост.
Я ненавижу говорить тосты — гнать всякую пошлую пургу. Вообще не люблю пить с тостами. Лучше просто бухать, кто с какой скоростью хочет, при желании — чокаться, но без этой херни. Но объяснять мне все это лень, и я говорю:
— Давайте еще раз за именинника. Не повредит.
Пьяный в сопли Влад обнимает меня рукой, больно сжимает шею.
— Саня, я тебе честно скажу — мне твоя эта хрень непонятна…
— Какая такая хрень?
— Насчет музыки. Несерьезно все это — ты понял? Не-се-рье-зно… Не в обиду, я как друг говорю. Пусть этим модная молодежь занимается — типа тех, которые с серьгами ходят, по пять штук в каждом ухе, и на бровях, и на языке… бороды отрастили, татуировки… Я этого не понимаю… На хера тебе это?
— Потом поговорим, Владик. Сейчас настроение… ну, не то…
— Ладно… Потом так потом. Суп с котом…
— Россия в этом году Евровидение снова засрет, — говорит Стас. — Эта, как ее…
— Наталья Подольская, — подсказывает Света.
— Ну да. Я видел один клип… Такая тупая, колхозная баба…
— А какая она может быть? — говорит Коля. — Откуда-то из Белоруссии. Из дыры. Гомель, что ли…
— Колхозница есть колхозница. — Влад усмехается.
— Интересно, а Путину она бы понравилась? — спрашивает Аня.
— Так это он и… это самое, он решил за всех, — говорит Коля. — Думаете, это народ решал? Не-е-е-т! Такие вещи решаются на самом верху! Так что, если б Путину она не понравилась…
— А я читала, что Путин попсу не слушает вообще, — говорит Света. — Он, вроде, классику слушает — Моцарта там, Бетховена…
— Кто тебе такое сказал? — Стас хохочет. — Он слушает блатной шансон. Ну, может, еще группу «Лесоповал». Какая классика? Че за бред? Ты скажи еще, что он «Дом-2» смотрит…
— А при чем здесь «Дом-2»? — спрашивает Аня. — Я, ребята, что-то не вижу связи… Путин, классика, «Дом-2»… Я вообще не просекаю — при чем здесь «Дом-2»? И кто вообще такое говно может смотреть?
— Ну, я, например, — говорит Стас.
— Ты это серьезно?
— Абсолютно.
— И что ты там такого находишь? Или тебе Ксюша Собчак нравится?
— Он на нее дрочит… — говорит Влад и пьяно хохочет.
— При чем тут Ксюша? — говорит Коля. — Что вы вообще за галдеж развели? Городите какую-то хрень. А «Дом-2» — нормальное шоу, я бы участвовал, если б позвали. А че там — сидишь, ни хера не делаешь. Можно учиться где-нибудь, можно не учиться. Ведь бабки какие-то им дают, да? Ну, кормят, на крайняк… Трахаться можно, с кем хочешь…
— Не с кем хочешь, а с тем, кто дает… — говорю я.
— Без разницы…
— Не, я офигеваю, — говорит Аня. — Ты, Коля, меня разочаровываешь…
— Наверно, пора нам валить по домам, — предлагаю я. — А то пошли какие-то разговоры…
— Точно. — Влад открывает глаза. Он уже успел подремать. — Отличная мысль.
Мы встаем, отодвигаем стулья, идем к выходу.
За крайним столиком сидит компания мужиков лет по тридцать. Один тыкает стилусом в экран «наладонника», что-то показывает второму.
Редакция. Я листаю журнал, нахожу свою заметку про выставку. Из моих пяти сотен слов — я их еле наскреб — получилось десять строчек. Будущее время переделали в прошедшее — к выходу номера выставка закончилась.
«…состоялась выставка… участвовали компании… на 4 %… на 7 %… полезные контакты… важные встречи…» Бред.
— Сергей Антонович освободился, — говорит секретарша.
Я прохожу в кабинет. Редактор встает, сует мне руку. От него пахнет коньяком.
— Ну что, видел статью? Порадовался? Чуть-чуть сократить пришлось, но это не твоя вина. Реклама вытеснила. Ты молодец, все качественно написал. На хорошем уровне. Все получится у тебя. Все будет, как надо. Гонорар выплатим после пятого. Потом подойдешь в бухгалтерию, дашь им все свои данные. ИНН у тебя есть?
— Нет.
Редактор смотрит мне в глаза, не отрываясь.
— Что, ты тоже считаешь, что это — не по-людски? Какой еще номер, когда каждый человек уникален?
— Да нет, просто не приходилось…
— А я вот считаю что ИНН — это не по-людски. И поэтому не завожу. То есть, у журнала, конечно, он есть — без этого невозможно. А у меня личного нет. И, надеюсь, не будет. Ладно, теперь немного лирики. Надо тебе дать задание. На следующий номер. Вот что я думаю… Напиши-ка ты про молодежные субкультуры. Скинхеды, металлисты, рэпперы… Кто там еще? Может выйти хороший материал. У тебя все получится, я уверен. Не спеши, там как раз праздники будут… — Он смотрит на календарь на стене. — К десятому мая сдашь. Никаких конкретных указаний. Полная творческая свобода. Главное, чтобы было интересно. Договорились?
— Договорились.
— Ну и отлично. А как вообще дела?
— Вообще — нормально.
— Это хорошо, когда нормально. Это очень даже хорошо.
Джей выходит из гостиницы «Украина» — в черном пальто, рваных джинсах и черных высоких ботинках. Мы жмем руки, обнимаемся, спускаемся по ступенькам. Я спрашиваю:
— Во сколько у тебя завтра самолет?
— В десять с чем-то. Из гостиницы надо выехать в семь. Получается, всего полдня на Москву.
— А что ты будешь делать в Багдаде?
— Я пишу диссертацию о провале американской военной политики в Ираке. Ну и нужен материал — причем, желательно из первых рук. Поэтому и решил ехать сам.
— А деньги на поездку?
— Взял грант.
— Наверно, у правительства?
— Не совсем, но оно тоже участвует в финансировании этой программы. — Джей улыбается.
— Неплохо.
— Еще бы.
