сельских новостях. Наконец женщины ложились спать, а старший лейтенант и его помощники занимали свои места.
Ипатов следил, чтобы этот ритм ни в коем случае не нарушался.
По ночам в сенях стояла мертвая тишина. Прислушиваясь к посторонним звукам, Ипатов думал о разном. Ему вспоминалось родное село близ Вологды, отчий дом. Он, девятнадцатилетний, уходил в армию. Война длилась уже больше года. Напряженная учеба в военном училище, подъем по тревоге в одну из августовских ночей сорок третьего, марш-бросок через леса и болота, первый бой, в котором он командовал минометным расчетом… Ночью, когда бой прекратился, он, оглушенный, ходил вместе с другими по склону отбитой у врага высоты, подбирал убитых и раненых. Теперь, вспоминая свое боевое крещение, гордился, что добросовестно выполнил долг солдата и даже отличился: был награжден за тот бой орденом Славы III степени.
На передовой вступил в партию. Через некоторое время его снова направили на учебу, на этот раз в специальную школу, в которой готовили контрразведчиков. Пока учился, война закончилась. И вот он здесь, в Прикарпатье. Впрочем, дело, которым он занимается вот уже пятый год, мало чем отличается от работы армейских контрразведчиков военного времени, даже, может быть, и посложнее. Сначала — ликвидация националистических банд, оставшихся здесь с войны, а теперь вот — поиск и уничтожение вооруженных оуновцев-одиночек.
Пятый год живет он по-фронтовому. Сейчас, правда, уже не то, что было раньше, когда гонялся за бандами по лесам и горам, постоянно выезжал в села, на хутора, ночевал где придется, питался как удастся и все время был в напряжении, в опасности, ибо враг был опытен, жесток и коварен. Да, теперь обстановка другая, нежели тогда, в конце сорок шестого.
Вспоминая начало своей чекистской деятельности, когда на его участке действовало несколько десятков бандитов, которых он заочно хорошо знал, впрочем, как и они его, Ипатов подумал, что для него, наверное, самым сильным стимулом в этой работе было желание быстрее искоренить зло, мешавшее здешним людям жить по-новому. Охваченный таким стремлением, он был настойчив в поисках бандитов и их схронов и честным в своих взаимоотношениях с жителями сел и хуторов, где приходилось действовать. Они же, увидев, с какой самоотверженностью и чистосердечностью этот русский парень хочет избавить их от бандеровского террора, несмотря на его молодость, быстро прониклись к нему уважением и доверием. Все больше становилось у Ипатова помощников, в первую очередь сельских активистов и тех, кто пострадал от оуновцев.
Сам он стал за это время опытным оперативным работником, и еще насмотрелся за эти годы на трупы, извлеченные из колодцев, рек, лесных ям, не раз держал в руках оуновское изобретение — удавку, которую закручивали на шее жертвы, не раз бывал в хатах, где стены забрызганы кровью не только взрослых, но и грудных детей…
Ипатов не переставал удивляться, как сам остался цел и невредим, хоть смерть не раз смотрела ему в лицо.
Если бы, скажем, тогда, во время автоматной дуэли с Сойкой, не опередил на какую-то долю секунды бандита, — не сидел бы сейчас здесь. Тот Сойка был убийцей-профессионалом. Заклятый оуновец, который еще в тридцать девятом перешел на нелегальное положение, во время войны прислуживал гитлеровским оккупантам, а после их бегства, создав банду в своем селе, терроризировал всю округу. Ипатова, выслеживавшего Сойку и не раз видевшего результаты его «работы», поражала не столько жестокость бандита, сколько бессмысленность совершенных им злодеяний.
Ну за что, скажем, убил он того демобилизованного солдата, который возвратился домой, провоевав всю войну? Не успел фронтовик опомниться, как нагрянул Сойка. Его сообщники стянули солдата с постели, связали руки, вывели во двор и расстреляли. Отец до сих пор хранит веревку, которой был связан сын, показывает ее всем, кто заходит в хату, спрашивая одно и то же:
— За что?
До сих пор никто — ни односельчане, ни чекисты — не знает, за что была убита семья Дидыча. Может быть, за то, что жена — полька? Их расстреляли, где застали: жена возилась возле плиты, готовя ужин, Дидыч сидел на стульчике и резал листья табака, дочь как раз возвращалась от подруги…
Так что нетрудно представить, как радовались люди не только в селе, где родился этот выродок, но и во всей округе, когда после поединка Ипатова с ним во ржи, куда бандита загнали ястребки, Сойку настигла его, Александра, пуля.
Сколько же он сам и вместе с другими обезвредил головорезов и их руководителей?
И кто же теперь засел в этих горах?
Десять суток просидели они в темных сенях, пролежали на холодном чердаке. За это время они здесь освоились, а хозяева привыкли к их присутствию. Продолжительнее стали разговоры Александра с хозяйкой, растягивались вечерние беседы его помощников с девушками. Ипатов заметил, что Степан посматривает на Анну, все с ней переговаривается, а Михаилу, видимо, больше нравится Марийка. Но не придавал этому серьезного значения, уверенный, что ухаживанием все и закончится.
Когда прошла десятая ночь, он прервал засаду. Это было предусмотрено планом: если «заготовители» в течение десяти дней не придут, они оставляют хату и тем же путем, каким добрались сюда, возвращаются в Дрогобыч.
Так и было сделано.
В управлении, выслушав доклад Ипатова, сказали:
— Они должны прийти. Насколько нам известно, нигде в другом месте «заготовители» не появлялись. Поэтому необходимо продлить операцию. Как, хватит терпения? Должно хватить… Так что пополните запасы продуктов и готовьтесь высидеть, по крайней мере, еще дней десять.
Затем все, кто имел прямое отношение к операции, собрались в кабинете начальника и стали выяснять, что не принято во внимание, не продумано как следует.
— Связь, — сказал майор Мороз.
— Да, связь, — поддержал его Ипатов. — Со связью, мне кажется, неувязка. Каким образом мы, например, могли помешать местным властям провести картофельную проверку?
— Придется сделать так, чтобы без нашего согласия на этой территории никто не проводил никаких массовых мероприятий, особенно в ночное время. Да и нашим людям вместе с милицией и ястребками следует искать бандитов подальше от села, в лесу, и только днем. А звонить из сельсовета будешь, как договорились раньше, только майору Жаботенко. Пароли не меняются…
Они прибыли на место с наступлением темноты. Как и в первый раз, некоторое время терпеливо наблюдали за хатой, что белела в темноте, манила к себе освещенными окнами, потом осторожно приблизились, постучали и вошли.
— Погасите свет, — попросил Ипатов, когда хозяйка закрыла за ними дверь.
Быстро управились с привычным делом: мешки забросили на чердак. Михаил натянул на себя женскую одежду. Поужинали.
— Вы думаете, что они все-таки придут? — спросила Екатерина Ивановна. — У меня уже сил нет, измучилась, ожидая, что из этого выйдет… И девчата замучились. У Марийки даже сердце разболелось. Господи, хотя бы скорее все закончилось!
— Придут, придут! — успокоил ее Ипатов. — Будем сидеть здесь, пока не поймаем их! Если не мы, то другие сделают это… Вас что-нибудь беспокоит?
— Да нет, ничего…
— Думаете, узнали, что мы здесь?
— Разве такого не может быть?
— Может. Если девчата проговорились или повели себя не так, как нужно.
— Нет! За них я ручаюсь. А вот не выследил ли кто вас? их, боюсь, что из этого ничего не выйдет!
Ипатов засмеялся:
— Если посидим у вас еще с полмесяца — что-нибудь обязательно выйдет. Парни, вижу, поглядывают на девушек. Зятей будете хороших иметь, Екатерина Ивановна.
— Ох, так-так, — невесело ответила хозяйка. — Вам шутки шутить…
