выставляет напоказ, но мало что имеет за душой.
— Барсук, — пробормотала она сама себе. —
Епископ с подозрением уставился на нее.
— Что это значит?
Вилла глубоко вздохнула.
— Это значит, Ваша милость, что я решила не беспокоиться о вашем мнении. Вы не можете запретить наш брак. Вы можете только отсрочить его. Я скажу лорду Рирдону, что мы просто должны огласить наши имена, как это делают другие пары, и мы поженимся, когда пройдут наши две недели. — Она встала, больше не заботясь о том, чтобы демонстрировать хорошие манеры. — У меня был тяжелый день, Ваша милость. Полагаю, сейчас самое время попрощаться с вами.
Епископ нахмурился, глядя на нее.
— Вы совершаете серьезную ошибку, дитя мое. Скоро вам придется сожалеть о своей опрометчивой любви каждый день вашей жизни.
— О, неужели, — парировала Вилла небрежным тоном. — Так долго? — она подтянула свои перчатки и улыбнулась епископу. — Когда правда выйдет наружу, и вы осознаете, как вы были неправы насчет лорда Рирдона, вы должны не слишком устыдиться своего поведения и нанести мне визит. Я собираюсь совершенно искренне простить вас, — с этими словами она повернулась и покинула комнату, не вслушиваясь в возмущенное бормотание за своей спиной.
В экипаже на улице ее ожидал Натаниэль. На его лице не было признаков неуверенности, но Вилла знала, что он ощущал ее.
— Как все прошло? — небрежно спросил он ее, когда она устроилась на сиденье напротив него.
Вилла с сожалением улыбнулась.
— Боюсь, что нам придется огласить в церкви наши имена.
Натаниэль кивнул, затем отвел взгляд.
— Ты выслушала его аргументы?
— Ну, я «слышала» их, — добродетельно заявила Вилла. — Я совершенно не уверена, что я «выслушала» их.
Улыбка появилась на лице Натаниэля, настоящая улыбка, а не просто легкий изгиб его губ.
— Ты не сделала этого? Ты не прислушалась к его словам?
Вилла вздохнула.
— Я просто не смогла увидеть никакой логики в его точке зрения, — сказала она. — Боюсь, доказательство было необоснованным и неосновательным.
Натаниэль уронил голову на спинку сиденья.
— «Неосновательное», говоришь, — он поднял голову, чтобы снова улыбнуться ей, — вся Англия верит в это неосновательное доказательство.
— Отлично, тогда им есть чего стыдиться, — она в свою очередь откинула голову назад на туго набитую подушку и закрыла глаза.
Любовь?
Она ощутила сильную боль внутри при мысли, что ей когда-нибудь придется разлучиться с Натаниэлем. Однажды она поклялась, что не позволит этому случиться, больше из гордости, чем из других чувств. Теперь казалось, что это было месяцы назад. Как удивительно, что это произошло всего лишь каких-то пять дней назад.
Очевидно, пяти дней оказалось достаточно. Достаточно для того, чтобы узнать, что он за человек. Достаточно, чтобы выяснить, как она желает его. Достаточно, чтобы начать скучать по нему тогда, когда его нет поблизости.
Натаниэль что-то сказал ей в этот момент, но Вилла не расслышала и не заметила, когда экипаж повернул на Гросвенор-Сквер.
Глубоко погрузившись в роскошное сиденье экипажа, Вилла в действительности осознавала только одну вещь.
Она любит Натаниэля. Она страстно, безумно влюблена в своего мужа. Не через двадцать лет и даже не через двадцать дней. За одну неделю она потеряла свое сердце.
Это было удивительно. Это внушало страх. Глубокий, завораживающий душу страх.
Что, если он не чувствует то же самое?
И, конечно же, он не чувствовал этого. Вилла знала, что она выглядела неплохо, если конечно вам нравятся темные волосы и полная грудь, но она не была красавицей как Дафна. Вилла пришла к трезвой оценке ситуации, пока сидела с закрытыми глазами, притворяясь спящей.
Если она не ошибалась, то в какой-то момент Натаниэль хотел Дафну — хотя Дафна выбрала Бэзила, что Вилла не могла отчетливо вообразить.
Нет, совершенно недопустимо. Она никогда не захотела бы мужчину по имени Бэзил.
Но Дафна все же захотела выйти замуж за Бэзила… а Натаниэль хотел Дафну.
Но он никогда не желал ее, Виллу.
Ей стало немного нехорошо. Она всегда предполагала, что любовь — это взаимное чувство, даже представляла себе, как она будет захвачена преданностью и желанием, сияющими в мужских глазах.
Опасность того, что влюблена будет лишь она одна, никогда не приходила ей в голову.
И это приводило ее в ярость.
Хотя Вилла имела твердое намерение немедленно начать свою кампанию по изменению мнения о Натаниэле, она не испытала сомнений по поводу того, чтобы сперва прерваться на хороший ленч. Еда, которую подавали на стол в этом доме, была именно тем, по поводу чего у нее не было жалоб.
Так что была уже почти середина дня, когда она, наконец, добралась до своего первого собеседника.
Он лежал в постели на спине и попытался сесть, когда она вошла в комнату. Она махнула ему, попросив не подниматься.
— Еще раз приветствую, мистер Портер. Не будете ли вы против компании?
Рен надеялся, что вернулся Саймон, но это была Вилла, что было почти также здорово. Она была первой за длинный промежуток времени, кто, кажется, видел в нем всего лишь обычного человека.
Тем не менее, он ответил «Нет». Он видел, как ее лицо изменилось, затем смягчился. Он провел долгую ночь, после того, как Бэзил покинул его, испытывая слишком сильную боль, физическую и душевную, для того, чтобы спать. Он чертовски устал от своей пустой комнаты и своих пустых мыслей.
— Ох, останьтесь, — пробормотал он. — Или уходите. Как пожелаете.
Вилла обернулась и одарила его такой улыбкой, полной удовольствия, что он ощутил, как его пульс учащается. Он не привык к тому, чтобы ему улыбались такие красавицы.
По крайней мере, больше не привыкнет.
Исчезло ужасное чувство, то, которое заставило его огрызнуться на нее, когда она вошла. Он ненавидел то, как люди смотрели на его шрамы и изувеченное тело, и отворачивались. Даже если они пытались скрывать это, он мог распознавать, что они внутренне отворачивались, не в силах выносить его уродство.
Он не винил их. Он знал, что он сам когда-то был точно таким же поверхностным. Но он не мог отбросить тот факт, что это ранило его. Снова и снова, много раз, каждый следующий человек, который изучал его, снова приводил его в то же состояние шока, никогда не позволяя ему забыть, что теперь он стал монстром.
Вилла подняла поднос и обернулась к нему. Он затерялся где-то в своих мыслях, где он был несчастен, это было очевидно. Она откашлялась, подождала, пока он не посмотрит на нее, затем подошла поближе к кровати.
Он слегка, почти незаметно отодвинулся назад, когда она приблизилась, повернув покрытую шрамами половину лица в сторону. Как глупо. Как будто она не видела их раньше.
Она пристроила поднос ему на колени, но было очевидно, что он не мог есть с него, находясь в
