— Тоже убили?!
— Ранили тяжело, кастетом по голове... Я только что от нее, из больницы! Операцию ей делали...
Бывает, как ни тщательно готовишься к выполнению задуманного, как ни стараешься все предусмотреть заранее, в самую последнюю минуту вдруг обнаруживается, что ты чего-то недоучел, упустил из виду какую-то ничтожную деталь, а она-то и стала причиной неудачи.
Никитин по опыту знал, как важно все заранее взвесить, наметить два, а то и четыре варианта ре шения задачи, и все же на сей раз совершил ошибку. Необходимо было, узнав об убийстве смотрителя маяка и ранении Кати Поповой, немедленно ехать к ней в больницу, тогда бы он еще до операции, а не после нее, то есть спустя шесть часов, получил эти исключительно важные сведения. Аза шесть часов враги могли замести свои следы.
В эти дни было столько срочных и важных дел, что Никитину пришлось использовать на оперативной работе в городе и Репьева и даже своего секретаря Чумака. Факты, сообщенные Катей Поповой, требовали стремительных действий в самых различных местах.
Репьев и Чумак поехали на Привоз.
В названном Катей домике они обнаружили следы жестокой борьбы: мебель опрокинута, на полу разбитая посуда, большая лужа крови.
Жители соседних домов в один голос твердили, что никакого шума ночью не слыхали. Старик двор ник, испуганный появлением агентов уголовного розыска — так назвали себя чекисты, — рассказал, что в домике жил часовщик Петр Тарасович Борисов — человек небогатый, одинокий, самого тихого нрава. Вечером, накануне убийства, он заходил к дворнику за кипяточком и пообещал починить «ходики». Рас сказывают, что мастерскую этого самого Петра Тарасовича на Греческом базаре ограбил осенью Яшка Лимончик. «И вот, видишь ты, обратно приключилось несчастье».
Выслушав старика, Репьев внимательно осмотрел комнату. Склонившись над грязным полом, он незаметно для дворника наскреб на осколок стекла сгустившуюся кровь, накрыл другим осколком и положил в карман тужурки. Прихватил он и несколько валявшихся на полу черепков.
Приведенная чекистами овчарка следа не взяла: пол был посыпан каким-то едким порошком...
В часовой мастерской на Дерибасовской сообщили, что Борисов, по-видимому, заболел: второй день не является на работу.
На следующее утро в «Черноморской коммуне» была напечатана заметка об убийстве и ограблении бандой Яшки Лимончика часовщика Борисова, проживавшего на Привозе. Заметка заканчивалась фразой: «По слухам, гражданин Борисов хранил дома золото и драгоценности...»
Двое суток подряд Орехов не находил себе места. Спать он совсем не мог. Каждый стук, каждый шорох на лестнице заставляли его вскакивать с постели, бросали в холодный пот: а вдруг это Чека?..
Из-за него и жена не могла спать. Она тоже прислушивалась ко всему, тоже дрожала от страха, шептала молитвы. Почему он не внял ее просьбам,.почему они всей семьей не уехали с Деникиным? Ведь предлагали же им, жили бы себе сейчас спокойно в Париже!..
— Не вой, Христа ради, не вой, — зло шипел Орехов.
Жена многого не знала. «Жили бы в Париже...» Он обманул ее тогда, сказав, будто ему предлагали уехать во Францию. Никто не предлагал. Наоборот, ему запретили об этом и думать. Он просил, умолял, чуть ли не плакал, а Чириков накричал на него, как на мальчишку.
«Вы останетесь в России. Союзники не бросят вас, они больше, чем вы и я, заинтересованы в России», —говорил Чириков.
Однако же бросили! Этот Карпухин-Борисов (черт его знает, как его настоящее имя!) обещал, что на другой вечер после совещания даст о себе знать. И ни слуху ни духу!.. Верь англичанам после этого.
— Глебушка, что же будет? Они расстреляют нас, — шептала жена.
— Ах, успокойся ты, ради бога, успокойся. Зачем ты им нужна? Если возьмут — так меня...
И он в десятый раз начинал объяснять, как жена должна вести себя, если за ним придут чекисты. В доме ничего подозрительного нет, ни одной бумажки. Никакого Чирикова она в глаза не видала. Она, бывшая учительница, вышла за слесаря Орехова из-за нужды. Она не любила его, было голодно, и вышла за него, вот и все...
Опять стукнула дверь. Кто-то идет по лестнице. Слава тебе боже! Выше прошли, на четвертый этаж...
Нет, пытка эта просто непереносима!.. Орехов поворачивается к жене. Перестанет ли она плакать? Вдруг придут, а у нее глаза опухшие! Почему, спрашивается? Почему нервничает ни в чем не повинный человек? Надо держать себя в руках. Кстати, он чуть было не забыл сказать ей. Надо завтра же утром, да, завтра же, чуть свет, незаметно выбросить, чтоб никто не видел, американское какао, и масло, и муку. Все до крошки.
Утром, идя на работу, Орехов увидел на витрине в газете заметку об убийстве и ограблении часовщика Борисова.
Не может быть?! Он еще раз перечитал заметку и даже улыбнулся от радости: Карпухин-Борисов держал его в тисках, каждый шаг, каждый поступок диктовался этим англичанином, в руках которого были сосредоточены и власть, и деньги, и все тайные связи. Когда находился на свободе Чириков, Орехов был все-таки в стороне, он только догадывался, что эсеровская организация находится в зависимости от иностранных разведок — от пана Пилсудского, от англичан и французов, но после провала Чирикова вся организация повисла на волоске, аресты следовали за арестами. И не появись этот друг Сиднея Рейли аме риканец Уайт, имне удалось бы наладить новых связей и продолжать борьбу с большевиками. Карпухин- Борисов все взял в свои руки и наполовину избавил Орехова от забот. Сам Борис Савинков рекомендовал «работать с англичанами в тесном контакте». Что же делать сейчас? Начинать все сначала? Или все бро сить, попытаться уехать из Одессы, пока не поздно? Карпухин-Борисов унес в могилу тайну Орехова, мертвые не говорят, и никто теперь не узнает о том, что Орехов был когда-то Петрюком, агентом царской охранки.
Да, надо уехать, уехать как можно скорее, куда-нибудь на Урал, в Сибирь, а оттуда, может быть, удастся пробраться в Дальневосточную республику, а там и Китай рядом. Здесь оставаться опасно и бес смысленно. У эсеров нет опоры в народе... Остается лишь то, что требует Савинков, что требовал часов щик: поджигать, отравлять скот, убивать... Как боролся этот старик, смотритель маяка!.. Как они бо рются!.. У Орехова до сих пор болит правый бок и расцарапанная шея — старик был цепкий... И все ведь зря: «Волга» не затонула: Орехов успел отплыть на лодке каких-нибудь триста метров — и опять завыла сирена...
Что же делать?.. Вчера Орехов встретился на тайной квартире с мистером Уайтом, просил помочь бежать из Одессы, а Уайт даже не подал руки и высокомерно сказал, что солдаты не имеют права покидать окопы без приказа. Ему легко это говорить — он американец, его не арестуют. «Вы должны сообщать мне все сведения, которые сообщали гражданину Борисову», — оказал мистер Уайт.
А в порту только и разговоров, что о происшествии на маяке. Орехов вместе со всеми рабочими проклинал убийц. На митинге они приняли резолюцию, призывающую к революционной бдительности.
— Мы, как клопов, будем давить контрреволюционеров и саботажников!—воскликнул Орехов. Он тоже держал речь.
— А что это у тебя с шеей? — спросил один из слесарей.
— Чирий вскочил, — объяснил Орехов, поправляя бинт.
— Дрожжи пей, — посоветовал слесарь.
«Не заметил царапин», — обрадовался Орехов. И, в свою очередь, спросил:
— А что с Поповой?
Неожиданная болезнь Кати заставила его насторожиться.
— Оказывают, будто она вовсе не больна, — доверительно ответил сосед. — Говорят, будто ее
