– Я пристал? – поразился Сурен. – Ну ты и наглый тип! Наглейший какой-то просто тип.
Я не смотрел на девушку. Мне почему-то казалось, что если на нее посмотрю, то уже не смогу никуда уйти. Ноги у меня отнимутся, и я рухну обратно в траву. Как в сказке. Или в этой, в мифологии.
Но я не рухнул.
Мы вышли на бульвар. Было очень душно, несмотря на близость травы и деревьев. Два мужика сидели на скамейке – один лысый, другой в очках.
Они пили пиво и иногда перебрасывались репликами.
– Может, ты и прав, – говорил один. – Я не знаю. Возможно, что все действительно нормально. Но я этого не чувствую!
– А ты почувствуй! – убеждал его другой. – Почувствуй! Оглянись вокруг! Посмотри на девушек, я не знаю, на машины, на этих вот ребят.
– Не надо на нас смотреть, – сказал мрачно Колупаев. – Мы боимся. Мы еще маленькие.
Оба мужика заржали и предложили нам пива. Но мы отказались.
– Смотри-ка, Лева! – сказал Сурен, когда мы перешли Трехгорный вал и оказались на нашей Большевистской улице. – Снег, что ли? У вас что, в Москве, летом тоже снег идет? Или это какой-то пух?
В сквере мы этого пуха не заметили почему-то.
Это был тополиный пух.
Я закинул голову вверх и почувствовал себя каким-то летучим голландцем.
Вокруг меня все летело.
Летел желтый дом с библиотекой. Летели все четыре его подъезда с лавочками. Летел весь Краснопресненский район столицы нашей Родины со штабом стратегических войск, неизвестным заводом, с церковью кого-то там на крови и с Гидрометеоцентром, с покосившимися деревянными домами и новыми крупноблочными башнями, с моей школой и с трамваями на улице Заморенова. Все улетало вверх!
На самом деле это пух летел навстречу нам со скоростью ветра. И скорость его постоянно усиливалась.
– Тьфу, зараза! – сказал Колупаев. – Хоть на улицу не выходи. Просто чума какая-то.
– Да ладно тебе! – сказал я.
Белые струи, столбы, завихрения и потоки волокли нас по
улице куда-то вниз, к центру города.
– Давай его жечь! – крикнул Колупаев мне в ухо, потому что мы уже плохо слышали из-за ветра и пуха.
– Давай! – сказал я.
Но у Колупаева была всего одна спичка. Мы долго сгребали на тротуар огромную кучу пуха, но он выскальзывал из рук, и мы совершенно изнемогли.
– Ну, вперед! – сказал Сурен.
Колупаев зажег спичку где-то за воротником рубашки, спрятал огонь в кулаке и поднес его к белой куче, которую мгновенно сожрал быстрый голубоватый огонь.
А пух продолжал лететь.
– Теперь так две недели будет! – уверенно сказал Колупаев. – У матери аллергия. Будет злая ходить, кашлять и чихать. И откуда он берется в таких количествах?
А я думал о другом.
Вот я, например. Ну что я? Закончил школу без троек, пятый класс. Получил новые учебники.
Но ведь в следующем году я – это буду не я, а какой-то другой человек. Зачем мне эти учебники? Может, я вообще умру?
Или вот Сурен. Куда он улетает? Я, например, не знаю. Пока он еще здесь, а приедет через три месяца и будет другой человек – худой, отважный и суровый, как абрек.
Но дело, конечно, не в этом.
Вот сегодня. Ну зачем я смотрел на эту девушку? Просто абсолютно непонятное поведение. Вообще.
Спичек у нас больше не было, и мы поплелись обратно. Пух мягко подталкивал нас в спину.
Мы вошли под арку и стали просто стоять. Здесь пуха почти не было. Вернее, был, но какой-то медленный и вялый.
Воздух под аркой был гораздо прохладнее, темнее, чем на улице, и очень гулкий.
– Давай всех пугать! – сказал Колупаев.
– Как? – не понял Сурен.
– А вот так! – заорал Колупаев. И его голос отозвался страшным и звонким эхом по всей арке. – Понял?
– Понял! – заорал Сурен.
– Вот это жизнь! – заорал я.
– Вот это жизнь! – заорали мои друзья.
– Лева!
– Что?
– Конь в пальто!
Опять стало тихо. Колупаев скомандовал:
– Сейчас из булочной кто-нибудь пойдет, все хором заорем и убежим! Понятно?
– Понятно! – недовольно сказал Сурен. Он бегал медленно. И вообще не любил всего неожиданного.
Мы стояли и долго ждали. На солнечной стороне улицы было видно, как идет пух – глубокий и белый как снег. По этой стороне улицы шли люди, заслоняясь от пуха руками, газетами, плащами, даже зонтами.
А у нас тут было сыровато и прохладно.
И тут случилось что-то непонятное. В проеме арки появился силуэт женщины.
Она прошла мимо нас на высоких каблуках, с авоськой и батоном хлеба. В легком голубом платье. И мы промолчали.
– Что такое? – спросил Колупаев. – Почему не выполняете приказ?
– Не хотим! – сказал Сурен.
– Вдруг она заикаться начнет? – сказал я.
– Так! – сурово сказал Колупаев. – Слушать мою команду! Никто не начнет заикаться! Кричать вежливо, тихо, интеллигентно! Но страшно!
Мы опять стали ждать.
Пух просто валом валил по нашей улице. Прошел какой-то ребенок, закрыв лицо ладонями. А следом за ним мамаша с коляской, спрятав голову в целлофановый пакет.
В арке пробежала маленькая девочка лет шести-семи.
– Стой! Свои! – вежливо крикнул Колупаев.
Но девочка сделала вид, что ничего не заметила.
– В чем дело? – спросил Колупаев. – Вам что, каждому отдельное приглашение нужно? Кричим, братцы!
– Не хочу кричать! – закричал я. – Не хочу!
– Не хочу орать! – орал Сурен. – Не буду орать!
– Вот! Совсем другое дело! – одобрил нас Колупаев. – Продолжаем в том же духе.
– Вы что тут делаете, ребята? – спросила нас девушка, которая стояла в проеме арки и не решалась войти. Мы даже вздрогнули от испуга!
Она стояла, и из темноты мы видели только ее силуэт. На фоне силуэта – солнечная сторона улицы и тополиный снег.
Улица была пуста.
Мне показалось, что девушка – та самая. Я зажмурился от стыда. Почему она здесь? Что это значит?
– Проходите, пожалуйста! – вежливо сказал Сурен. – Мы репетируем!
– У нас спевка! – сказал Колупаев. – Мы поем в ансамбле народного танца.
