устраивать. И вообще всякие праздники.
Он доел рыбу, аккуратно поставил миску и кастрюльку в раковину, вежливо поблагодарил и сказал:
– Знаешь, Лева, я, наверное, пойду. Что-то мне полежать хочется.
Мне стало совсем скучно, и я поплелся его провожать.
В этот момент все заорали страшными голосами.
Я выскочил в прихожую и увидел Колупаева.
На руках он держал маленькую белую собачку. Вокруг собачьей шеи была завязана тонкая голубая ленточка.
Я закачался и чуть было не рухнул.
Но меня поддержал Сурен.
– Это же наша общая собака! – закричал я. – Вы что?
– Это от всех, – скромно сказал Колупаев. – Теперь она твоя. Пользуйся. Только ты это, Лева, выходи с ней во двор гулять. Иногда.
– Да я каждый день буду с ней гулять! – закричал я и бросился...
Нет. Не бросился. Я медленно и осторожно подошел к собаке, которую Колупаев уже спустил на пол, и осторожно погладил ее по спине.
Это был наш щенок. Мальчик. Которого мы недавно нашли.
Теперь он был мой.
Это было так странно...
Да. Все было слишком хорошо. Как в книжке. Я даже испугался. Я подумал: все слишком хорошо.
Но что я могу поделать, если так все и было?
МУЖСКОЙ ДЕНЬ
Накануне вечером папа дал мне два рубля и сказал, что я должен утром купить маме цветы: от меня и от него.
Я сначала ничего не понял.
– Пап! – в некотором обалдении произнес я. – Может, ты забыл? Я вообще-то в школе еще учусь. У нас занятия в полдевятого начинаются.
– Лева, завтра восьмое марта! – сказал папа укоризненно. – А я не могу, ты понимаешь, мне на молочную кухню утром бежать надо. Слушай меня внимательно. Вот я в семь буду уходить, тебя разбужу. Ты выйдешь чуть пораньше, чем всегда, без завтрака, ну в семь пятнадцать, к восьми вернешься, подаришь цветы – и давай дуй в школу. Все очень хорошо получается. Еще чаю успеешь попить.
Я немного помолчал и подумал.
– Пап! – глухо сказал я. – Я все равно не могу! А вдруг я в школу опоздаю? А вдруг я не найду эти чертовы цветы? Что тогда?
– Лева! – сказал папа строго. – Вот тебе три рубля. Езжай с утра к Белорусскому и бери мимозы. В крайнем случае, – он немного задумался, – вот тебе еще рубль, на крайний случай, если мимозы будут плохие, бери гвоздики.
Я остался на кухне один. С тремя рублями в руке. Куда их девать, я совершенно не знал. Открыв шкафчик, я аккуратно сложил их, свернув перед этим в четыре раза, между пустыми стеклянными банками из-под майонеза.
Я долго ходил по кухне два шага вперед, два шага назад, стучал ногтем по железным банкам с сыпучими продуктами, потом ел варенье, чтобы снять напряжение, и, к счастью, вовремя осознал, что мне еще надо кое-что спросить у папы.
Я позвал его обратно на кухню разными таинственными знаками.
Мама увидела эти знаки и как-то странно фыркнула, но ничего не сказала.
– Пап! – зашептал я. – Ты мне толком объясни! Где цветы? У кого покупать? Сколько они стоят? Что ты на меня все свалил? Свалил и думает, что все в порядке!
– Да ничего я не свалил! – громко зашептал папа в ответ. – Я же тебе говорю: садишься на троллейбус, доезжаешь до Белорусского, там прямо рядом с метро стоят грузины с цветами. Берешь либо большую ветку мимозы за рубль или за рубль пятьдесят, или гвоздики по семьдесят копеек. Ну, может, по восемьдесят. Но только три. Они должны быть красивые на вид, а не пожухлые. Учись, Лева! А то пойдешь потом на свидание к девушке...
– Да ну тебя, пап! – сказал я. – Я же серьезно. А ты опять про свое. Слушай, ну а если мне денег все- таки не хватит?
– Лева! – довольно сердито сказал папа. – Перестань тут ходить. Иди давай спать. Завтра я тебя рано разбужу.
Я пошел, разделся и лег спать.
В темной родительской комнате мама что-то ласково говорила Мишке под слегка мерцающий телевизор.
Я лежал и пытался разобраться в своих чувствах.
Но так и не разобрался.
Утром папа вытащил меня из постели, а сам убежал. Я медленно стал одеваться.
– Это что значит? – жалобно удивилась сонная мама. – А портфель собрать? Ты куда вообще, Лева?
– Мам, – сказал я, – ты не удивляйся, но я скоро обратно приду.
– А!.. – сказала она, зевая. – Понятно. Ну иди-иди. Только в школу смотри не опоздай.
На улице еще вовсю горели фонари, но небо уже чуть-чуть светлело. Было зябко и почему-то страшно. Я дошел до остановки и стал терпеливо ждать троллейбуса.
Он, правда, довольно быстро пришел, с ярко освещенными, но совершенно замороженными окнами, шипучими дверями и душным теплом внутри. Сколько же там было народу!
Все либо спали прямо стоя, либо шипели и ругались.
Остановок было, слава богу, немного, всего пять.
– Белорусский вокзал, – хрипло сказал водитель, и я вывалился наружу вместе со всеми.
На улице, прямо у метро, действительно, уже бойко торговали цветами. Торговцев было так много, что сначала я просто смотрел на них со стороны, боясь подойти ближе.
Они притоптывали на морозе ногами и кричали вразнобой:
– Гваздыки бырем! Розы бырем! Мымозы бырем!
Мимо них сурово ходил туда-сюда милиционер в огромном тулупе. Покупателей пока не было.
Сначала я решил подойти к человеку в грязной дубленке, по которой как будто нарочно долго ходили ногами. Он стоял ближе всех. Я сделал несколько шагов.
...И вся толпа продавцов немедленно ринулась ко мне.
Даже милиционер в тулупе вдруг остановился и стал бдительно следить за всем происходящим.
– Малшик! – заорал человек в грязной дубленке, сверкая в темноте золотым зубом, как прожектором. – Купи розы! За пять рублей отдам! Только для тебя!
Я подумал для вида, и пошел дальше.
– Малшик! – заорал прожектор в дубленке. – За четыре рубля! За три рубля! За восемь рублей тры розы! Слюшай, только для твоей мамы!
Но я даже не оглянулся. Восемь рублей! С ума, что ли, сошел!
Половина продавцов немедленно потеряла ко мне всякий интерес и снова стала мирно топтаться в ожидании клиентов. А другая половина лениво выкрикивала в мою сторону что-то такое невнятное.
– Гваздыки бырем! Мымозы бырем! Иди сюда, дорогой! Иди сюда, мой ласковый! Иди сюда, мой золотой!
Одна русская тетя подошла и просто, без обиняков спросила:
– Сколько у тебя денег?
Но я сразу повернулся к ней спиной.
Я твердо решил сначала выбрать между мимозами и гвоздиками, а потом уже на глазок постараться определить, какие из них более пожухлые.
Но в полумраке мартовского утра было трудно все это разглядеть. Пару раз я просто так прошел между
