Глеб выбил ногой полено из бойницы. Сразу стало светлее.
Старик не двигался. Можно было подумать, что он умер.
Тронув его за плечо, Глеб спросил:
– Мстислав там? – он показал вперед по коридору, где стояли, тяжело дыша, два дружинника. – Я правильно иду?
Старик закрыл глаза и не ответил. Козлиная жиденькая бородка его мелко-мелко дрожала.
Глеб пошел вперед по коридору. Дружинники пятились, не поднимая больше мечей; потом они скользнули в другую нишу и остались там. Глеб, взглянув на них спокойно, прошел мимо.
Перед ним была дверь – небольшая, в рост человека, обитая крест-накрест полосами железа. Глеб попробовал толкнуть дверь ногой. Она оказалась запертой. Тогда Глеб навалился плечом. Дверь даже не скрипнула.
Глеб крикнул:
– Мстислав! Неужели ты прячешься? Из-за двери не было ответа.
Глеб засмеялся:
– Старый Владимир очень огорчится, когда узнает, что сын его прятался, как женщина.
И он посильнее ударил секирой в дверь. Тяжелое лезвие перерубило одну из железных полос и впилось в древесину.
Глеб ударил и второй раз, и третий… Шум битвы позади него не стихал. Волк и Щелкун все еще сдерживали дружину где-то в начале коридора.
Глеб продолжал насмехаться:
– Мстислав, стыдись! Неужто ты лишь перед безоружным стариком герой?
Не было ответа. И крепка была дверь.
– Мстислав, ты искал меня! Вот я пришел! А ты заперся…
Глеб, широко размахиваясь, кромсал дверь. Одна за другой отскакивали перерубленные железные полосы, сыпалась на пол щепа, выскакивали дубовые клепки. Глеб уже видел через дыры часть трапезной, видел стол, подпирающий дверь изнутри. Вот он выломал еще одну доску и заметил наконец Мстислава и Святополка. Те, оглядываясь на дверь, пытались открыть окно во двор. Но окно это, возможно, никогда не открывали, и, сколько князь и киевлянин ни тянули за ручку, у них ничего не получалось.
Глеб смеялся и говорил обидные речи:
– Я думал, ты князь! А ты, как последний безродный челядин, убегаешь от боя.
Мстислав и Святополк помогали себе мечами: остриями клинков они поддевали раму. Однако древесина обламывалась, а рама и не думала открываться.
Тем временем Глеб все выбивал из двери доску за доской. Вот он уже просунул в дыру руку и сбросил засов.
Князь в испуге оглянулся и, оставив раму, изо всех сил ударил мечом по окну. С громким звоном рассыпались и полетели вниз разноцветные венецианские стеклышки.
Глянув на пустой двор, Мстислав возопил:
– Эй, кто-нибудь! Тащите лестницу…
Глеб, отталкивая ногой дубовый стол, слышал, что князю ответили какие-то женские голоса.
Мстислав глядел вниз свинцовыми злыми глазами, а девки-челядинки метались по двору в поисках большой лестницы.
– Живее! Живее!… – поторапливал их и Святополк.
Когда князь и киевлянин в очередной раз оглянулись, Глеб уже стоял перед ними. Секира его – большая, окровавленная, выщербленная – была страшна. Мстислав и Святополк не в силах были отвести от этой секиры испуганных глаз; они как будто были заворожены секирой.
Глеб поднял ее.
Святополк, дико закричав, кинулся к Глебу; Святополк целил ему мечом в живот. Но секира была быстрее. Большой силы удар в голову остановил Святополка. Удар был нанесен сверху вниз, и так получилось, что острое лезвие отсекло у киевлянина лицо. Сам киевлянин упал в одну сторону, а лицо его, почему-то ставшее вдруг похожим на коровий блин, пало к ногам Глеба. В злой усмешке продолжали кривиться губы.
Мстислав при виде этого зрелища стал бледен как смерть. Бессознательным движением он ощупал свое лицо – на месте ли?
Глеб сказал:
– Я не успел спросить его про Анну. Но про Аскольда не забуду у тебя спросить.
Губы молодого князя дрожали. Он покосился на окно, за которым открывался двор; три переполошенные девицы все еще искали лестницу.
Мстислав тихо ответил:
– Анну он убил. Но ты убил его напрасно!… Ты даже не представляешь, какая умная у него была голова… А ты эту голову – как орех!…
Глеб ответил:
– Я недавно встретил на дороге паломников. Вот они умны. А Святополк – коварная собака!
Звон мечей и яростные крики доносились из коридора. Шум этот был все ближе. Верно, Волк и Щелкун отступали все же под натиском дружины.
Искра надежды загорелась во взоре Мстислава. Он решил, видно, потянуть время, надеясь, что дружина выручит его.
Мстислав сказал:
– Ты напрасно пришел мстить мне, Глеб. Я не хотел убивать Аскольда. И я его не убивал. Это Корнил-десятник убил. Все видели…
Глеб горько усмехнулся:
– Я многих спрашивал. Никто не хотел убивать Аскольда. И Корнил говорил, что не хотел… Однако Аскольда все же убили. Не могу этого понять.
И Глеб опять поднял секиру. Мстислав просил:
– Пощади! Я князь все-таки… Я господин твой… Сверкало лезвие. Приближался шум. Мстислав косился на дверь…
– Пощади!… Аскольд был стар, он пожил. А я молод… Я даже потомства еще не оставил…
Мстислав молил о прощении и все поглядывал на дверь. Все ближе звенели и скрежетали клинки. Глаза Глеба оставались холодны.- Не убивай меня, Глеб. Старый Владимир тебе не простит…
При этих словах в трапезную вбежали, отбиваясь мечами, Волк и Щелкун. Их гнали дружинники, вооружившиеся палицами и копьями.
– Глеб! – крикнул Волк. – Мы не в силах сдержать копейщиков.
Глеб оглянулся.
Мстислав оттолкнул его и бросился к воинам:
– Дружина! Я здесь…
В два прыжка Глеб настиг его и, рванув за ворот шелковой рубахи, бросил на пол.
Мстислав упал навзничь. Он с ужасом взирал на могучего Глеба, вставшего над ним; и с надеждой глянул князь на дружину. Все больше и больше воинов прорывались в трапезную. Они теснили побратимов Глеба, они торопились…
И тут Глеб махнул секирой.
– Нет!… – вскрикнул Мстислав и глазами, полными дикого ужаса и одновременно удивления, уставился на секиру, пробившую ему грудь и рассекшую сердце.
Кровь хлынула у Мстислава ртом. Взгляд его остановился.
Воины, в отчаянии вскричав, продолжали теснить Волка и Щелкуна. И только когда дружинники увидели, что Глеб новым ударом отделил голову Мстислава от тела, они остановились и опустили оружие.
Волк и Щелкун вытерли обильный пот со лба.
Все тяжело дышали, и долго никто не мог сказать ни слова.
Наконец кто-то из воинов молвил:
– Немало пролилось сегодня крови.
