Эро
Фабр д'Эглантин. Перед смертью нам удалось посмотреть отличный спектакль.
Дантон. Да уж, Фабр, не в обиду тебе будь сказано, эта пьеса не чета твоим.
Фабр. Ты не знаешь последней моей пьесы — там были неплохие места. Боюсь, как бы Колло д'Эрбуа не уничтожил рукопись. Он мне завидует.
Дантон. Утешься: то, над чем ты мучился всю жизнь, теперь придумали для всех нас.
Фабр. Что именно?
Дантон. Развязку.
Эро. Пусто будет завтра в Конвенте. На меня нападает зевота при одной мысли о том, что оставшиеся в живых должны будут слушать Робеспьера и Сен-Жюста, Сен-Жюста и Робеспьера — и, под страхом смерти, не спать.
Дантон. Робеспьера они будут слушать недолго. Я первый схожу в могилу. Робеспьер последует за мной.
Фабр. Мне бы все же хотелось проследить развитие характеров некоторых мелких жуликов: Барраса, Тальена, Фуше, но это я уж слишком многого захотел. Пойдем, Эро.
Фабр и Эро уходят.
Камилл
Народ. Нет, нет, так нельзя, это подло! Бедный мальчик, оставьте его, его не надо казнить!
Толпа возбуждена; она хочет действовать, но не решается; чувствуется, однако, что недовольство растет. Камилл продолжает кричать. Его уносят.
Дантон
Вестерман
Дантон. Эта сволочь? Да что ты!.. Балаганная публика! Их забавляет зрелище, которое мы им устраиваем. Они собрались здесь, чтобы рукоплескать тому, кто победит. Я их набаловал: я всегда действовал за них.
Вестерман. Ну так действуй же!
Дантон. Поздно. Да и плевать мне на все теперь. Республика погибла — я предпочитаю умереть раньше.
Вестерман. Вот плоды твоей нерешительности. Что бы тебе опередить Робеспьера!
Дантон. Революция не может обойтись без таких голов, как я и Робеспьер. Я мог бы себя защитить, только удушив его. Революцию я люблю больше, чем себя.
Вестерман уходит.
Филиппо. Пойдем и мы с тобой, Дантон. У нас есть то утешение, что мы и умирая остаемся такими, какими были в жизни.
Дантон. Я шел на любые преступления ради Свободы. Я брался за самые страшные дела, которые отпугивали лицемеров. Я всем пожертвовал для Революции и вижу теперь, что напрасно. Эта девка меня обманула; сегодня она отреклась от меня, завтра отречется от Робеспьера; она отдастся первому попавшемуся проходимцу, который залезет к ней в постель. Ну что ж! Я не жалею. Я люблю ее, я счастлив тем, что обесчестил себя ради нее. Мне жаль тех бедных малых, которых Свобода так и не приласкала. Кто хоть раз поцеловал эту дивную тварь, тому и умереть можно: он жил.
Фукье-Тенвиль. Считаю, что присяжные могут признать судебное разбирательство оконченным.
Председатель. Присяжные удаляются на совещание.
Присяжные уходят.
Народ настроен мрачно, волнуется, колеблется. Снаружи доносятся голос Дантона и гневные крики толпы. Публика теснится к окнам. Некоторые из членов трибунала тоже подходят и смотрят. Люди, находящиеся в зале суда, подхватывают слова, долетающие снаружи, сначала вполголоса, потом все громче.
Писец
Народ
Писец. Демулен воет, отбивается.
Девушка. Бедняжка! Он помешался. Одежда на нем разорвана, грудь голая!
Писец. Дантон говорит.
Народ. Слушайте.
Снаружи доносится голос Дантона.
Народ
Народ
Фукье. Начинается мятеж. Нас могут разорвать в клочки.
Вадье. Нельзя допустить, чтобы эти крики повлияли на умонастроение присяжных. Пойдем туда, надо им все объяснить.
Вадье и Фукье уходят в комнату присяжных. Толпа выражает им свое возмущение.
Та часть толпы, которая далеко от окна. Так нельзя, Вадье! Вадье, это несправедливо! Так не судят!
Другие
Писец. Бегут за повозкой. Машут шляпами.
Толпа. А-а-а! А-а-а!
Писец. Жандарма сбросили с лошади!
Толпа. Браво! Их нельзя казнить!.. Других — как хотят, но не Дантона! Свободу Дантону! Свободу Дантону!
Оглушительные крики в зале и на улице.
Председатель