мельчайших молекул запаха. Запах человека остается на дороге, на траве, а на болоте есть только один запах — болотный. Теперь уже Баккаи приходится тянуть за собой Пати, хлестать ее поводком, чтобы не упрямилась. Собака боится, и ее опасения вполне объяснимы.
— Все равно не догоним! — Грубер останавливается. У него, наверное, прохудились сапоги или просто портянка сбилась и трет ногу. — Давайте вернемся!
Инстинкт и человека и зверя протестует одинаково: нет, только не сюда! Не в эту черную, непроходимую неизвестность, где клубятся, обволакивая своими липкими щупальцами, ядовитые болотные газы. «Остановись, не ходи!» — не пускает жажда жизни.
— Вперед! — рычит Шанта, освещая фонариком темно-зеленый тростник, чахлый кустарник, мясистые стебли осоки. — Забравшийся сюда, — шепчет Шанта, — должен был как-то и выбраться. Мы обязательно отыщем след!
— Что будем делать, товарищ младший сержант? — Вопрос Яника закономерен, но тем не менее настораживает.
— Где удалось пройти Вольфу, прорвемся и мы!
Теперь они едва плетутся, и так же медленно, почти ощутимо тянется время. Вода доходит до пояса. Осока, за которую им приходится держаться, режет ладони.
— Что же с нами будет, товарищ младший сержант?
— Догоним! Должны догнать!
Баккаи несет собаку на себе, ведь плыть с поводком ей трудно, а снять его нельзя. Но вот, кажется, самый опасный участок позади. Как черные солдаты Нептуна, они поднимаются из воды. Теперь уже близко, и можно чуть-чуть передохнуть. Пошатываясь и держась за ремень, вслед за Пати тащится Баккаи. «Тяни, мой верный друг!» За ним плетутся Шанта, Грубер и Яник.
Сколько времени пришлось им бежать сломя голову, ползти, месить болотную грязь, преодолевая трудности и самих себя, оставляя позади гнилые, проклятые километры? Время замерло. На болоте нет времени: есть только прошлое и будущее, если им посчастливится выбраться отсюда.
Нужно только идти по следу Михая Вольфа, все время по следу и ни шагу в сторону!
Но удалось ли выбраться самому Михаю Вольфу? Вот уже виднеется и конец болота, а совсем рядом — граница. Но где же Вольф? Неужели они его не догнали?
Звенит в ушах, стучит в висках кровь. Скорее бы донеслись крики ребят, которые находятся где-то впереди, в дозоре, и должны заметить, задержать Михая Вольфа…
Рядовой Талаш с напарником лежали на склоне небольшого холма в душистой зеленой траве. Оружие здесь же, под рукой. На фоне светлеющего неба легче заметить приближающуюся фигуру.
— Пора бы уже им появиться, — рассуждает Сабо, переворачиваясь на другой бок.
— Замолчи!
Старший наряда Талаш перевернулся на живот, лицом к болоту. На согнутом предплечье левой руки покоится автомат.
Что это? Свет гнилушки? Упавшей звезды? На болоте пляшет огонек. Далеко ли до него? Долетают отдельные звуки.
Сабо сгорает от любопытства: что это? Но спросить не осмеливается. Так же, как и старший наряда, он всматривается в темноту. Откуда им знать, что это группа преследования? Что это идут, преодолевая воду и грязь, раздвигая и ломая тростник, продираясь сквозь колючий кустарник, Шанта, Грубер, Баккаи и Яник.
А между ними? Неужели никого и ничего, кроме ночной мглы, нет? Хрустнула ветка, хрустнул куст. Может, лиса? Или косули оставили сочные луга и осмелились забраться на болото?
Хрипло, тяжело дыша, из темноты поднимается огромная фигура. Она заслоняет собой часть звезд, а те, что остались видимыми, образуют вокруг ее силуэта сияющий ореол. Нарушитель двигается, увеличиваясь на фоне горизонта.
— Стой! Стрелять буду! Руки вверх! Младший наряд», страхуй!
Сабо кажется, что он врос в землю, стал частью холма. Ногу свело. Голова начинает кружиться. Но он все-таки спохватывается и мчится вниз по склону. Щелкает затвор, досылая из магазина в патронник медную осу. Спокойно. Все на месте. С вершины холма бегом спускается кто-то еще. Прихрамывает. Это старший лейтенант. Его напарник, Шарбу, считает неприличным обгонять командира. Пусть себе начальник заставы думает, что бегает быстрее любого из них. Да это отчасти и правда — он и в самом деле расторопнее их всех.
Со стороны болота приближаются огоньки. Днем на эту маленькую группу, заляпанную с ног до головы, нельзя было бы смотреть без смеха. Но ночью и испачканная пограничная форма — форма.
— Не пытайтесь защищаться, Михай Вольф! Бесполезно!
— Знаю.
Старший лейтенант разглядывает черную фигуру пятидесятилетнего Вольфа, который пробился сюда через» болото. Хорват удовлетворен — старика в любом случае задержал бы наряд пограничников, а если нет, то еще до рубежа основных технических сооружений его настигла бы группа Шанты. Наконец, остается еще Пал Хорват со своим напарником Еню Шарбу. Тройная страховка — это не шутка!
Но командир никак не успокоится — так взволновала его погоня. И еще волновало: что вынудило Михая Вольфа пойти через болото?
Солдаты, ослабевшие от усталости и напряжения, не испытывают никакой злости. С любопытством посматривают на Михая Вольфа, когда со склоненной головой он бредет по коридору к комнате начальника заставы. Предлагают сесть. Садится. Выглядит мрачнее тучи.
Шухайда грызет зернышки кофе. Время приближается к полуночи.
— Вы убили Михая Балинта?
— Я. Имело бы смысл отрицать?
— Вряд ли! Орудие убийства, — Шухайда приостанавливается, удивляясь, откуда взялись глупые, официальные слова, — топор куда дели?
— Выбросил там же, где обрывается тропинка.
— Сапоги, что были на вас?
— Это были совсем стертые резиновые сапоги. Разложил костер и сжег. Вместе со старой рабочей спецовкой.
Корбуй повернулся к Хорвату:
— У тебя есть вопросы?
— Как будто и так все ясно…
— Дело ваше, спрашивать или нет, я все равно сознаюсь в убийстве.
— Вы что-нибудь взяли у Михая Балинта?
— Взял. Желтую кожаную сумку с красивыми блестящими замками. Если разгребете помойную яму у меня за домом, наверняка обнаружите.
— Что в ней было?
Михай Вольф поднял глаза:
— Не знаю.
— Просто забрали домой и даже не посмотрели? Что вы намеревались с ней делать?
— Что? Я скажу, только вы не удивляйтесь. Если бы моя дочь попросила денег на свадьбу после дня святого Иштвана, я бы отдал ей эту сумку: на, дескать, подарок с того света от твоего Михая Балинта! А от меня не жди, не получишь! Убирайся! Я зарабатывал деньги своим дочерям честным трудом и на бесстыдство тратить их не позволю…
Хорват все смотрел и смотрел на старика: как он мог убить, ограбить? Пытался нарушить границу. Он, которого Хорват считал добропорядочным. Шухайде этих показаний, пожалуй, достаточно для объяснения движущего мотива. Хватит их и для следственного протокола. Не потребуется иных признаний и суду. Но если сегодня не спросить Михая Вольфа, зачем он размозжил Балинту голову, то завтра или послезавтра он едва ли скажет.
— Скажите, Михай Вольф, как вы решились на это?
