— Я тебя ещё поймаю, конопатый. Погоди, погоди! — закричал мальчишка.
Витька попытался остановиться, но Эва обхватила его за шею и прошептала:
— Витенька, не надо! Бежим скорее. Он дурак.
Они спустились к самой воде. Эва намочила платок и приложила к Витькиному глазу.
Витька сопротивлялся для виду, но ему было приятно, что Эва заботится о нём. Да и больно было здорово. Под глазом растёкся большущий синяк. Глаз заплыл и плохо открывался. А ухо стало толстое, как оладья.
— Зачем они так? Ну, зачем? Что мы им сделали? Дураки противные, — говорила Эва, и в глазах её дрожали слёзы.
Витька разрешал ухаживать за собой, молчаливый и суровый, как и подобает бойцу.
— Тебе больно, Витька? Бедненький глаз, бедненькое ухо, — приговаривала Эва.
— Ерунда. Ничуть не больно, — отвечал Витька, еле удерживаясь, чтобы не зареветь.
Но реветь было никак невозможно.
— Ты очень храбрый, Витька. Ты смелый и хороший, — тихо сказала Эва.
Витька покраснел и почувствовал чуть ли не нежность к тем двум дуракам, из-за которых вышла вся эта история.
И вот наконец наступил великий день. Все цирковые люди, от сторожа до директора, ходили какие-то необычные — торжественные и светлые. Все были очень вежливы. Никто не бранился, никто не поддразнивал доверчивого Яна.
Казалось, звери тоже чувствовали приближение торжественной минуты.
Даже верблюды, эти унылые существа, ожили и казались весёлыми и бодрыми. Что-то такое игогокали по-своему. А может быть, это оттого, что появился их собрат — одногорбый верблюд-дромадер. Этот был полон спеси и презрения к окружающим. Сразу чувствовалось — редкий экземпляр.
Витька увидел наконец Тима. Ян торжественно под вёл его к клетке, стоящей метрах в пятидесяти от клетки львов.
— Чтобы лев не нервничал, — пояснил Ян. — Тиму плевать, а кошки злятся. Не любят.
Витька ожидал увидеть большого медведя, но он никак не думал, что Тим такой громадный.
— Вот это зверина! — прошептал Витька.
— А что тебе Ян говорил!
— Смотри, Ян, у него глаза совсем человеческие. Ты погляди, ну!
— Правда? Вот молодец, Витька, показал Яну Тима. А я его ни разу не глядел, — серьёзным голосом сказал Ян.
Витька насупился. Ян обнял его за плечи и сказал:
— Дуться не надо. Тим всё понимает. Он, ну… как тебе говорить… он полчеловека. Скоро мы с тобой научим его разговаривать — и он будет совсем человек.
— А ты его учил, Ян?
— Учил.
— Ну и как?
— Ничего не вышло. Все смеются, — сокрушённо вздохнул Ян. — Понимаешь, Витька, кажется, уже сейчас… вот-вот… ещё немножко — и он скажет. «Ну, — кричу я ему, — Тим! Давай, давай! Разговаривай со мной!» А он смотрит, как… как вот ты смотришь, открывает пасть… и ревёт. Не может. Наверное, я его плохо учил.
Витька глядел на чёрного могучего зверя, и ему казалось, что медведь действительно всё понимает.
Тим выставлял вперёд круглое маленькое ухо, верхняя губа у него вздрагивала.
— Гляди, Ян, он улыбается!
— Это он умеет, — серьёзно сказал Ян.
Ян ничего не спрашивал о синяке под глазом. Ждал, когда Витька сам расскажет. Но Витька помалкивал.
Зато в школе его сразу обступили. Девчонки ахали, а ребята поглядывали на синяк с молчаливым почтением.
Витька и в школе ничего не рассказал. Хоть его так и подмывало описать свою победу над двумя хулиганами героическими и яркими красками.
Уже и слова были готовы подходящие, так и вертелись на кончике языка. Но он промолчал.
Витька решил стать немногословным, строгим и суровым. Настоящим мужчиной. А настоящий мужчина не может быть хвастуном.
Молчать было очень трудно. Гораздо труднее, чем победить двух мальчишек.
Эва пришла только к третьему уроку. Она принесла двадцать одну контрамарку. Чтобы никому не было обидно.
Гвалт стоял такой, что прибежали ребята из соседних классов.
— Повезло вам, — завистливо говорили они, — вот уж повезло!
— Приходи пораньше, Витя. Мой номер четвёртый. Я тебя усажу в первый ряд, — сказала Эва.
Витька кивнул.
— Бедненький глаз. Болит? — спросила Эва и погладила Витьку по щеке.
Витька испуганно отшатнулся и быстро поглядел по сторонам, смущённый и покрасневший. Но было уже поздно. Все заметили.
А Танька Орешкина даже подскочила за партой и стала что-то быстро шептать на ухо Варюшке Сперанской, кося глазами на Витьку и Эву.
«Сплетничает, коза», — подумал Витька и отодвинулся от Эвы.
Эва взглянула на него недоуменно и обиженно, медленно опустила голову, и щёки её заполыхали пунцовым румянцем.
Витьке стало стыдно. Он тронул Эву за локоть, но она отдёрнула руку и быстро прошептала:
— Не трогай меня. Не смей.
Витька спрятал руки под парту и уставился в одну точку — на выщербленный угол классной доски. На душе у него стало скверно и холодно.
Витьке казалось, что между ним и Эвой внезапно выросла глухая прозрачная стена. Кажется, вот она, Эва, рядом, а дотронуться до неё нельзя. И сказать ничего нельзя — не услышит.
Витька почувствовал, как уходит, растворяется, словно дым, что-то очень хорошее, необычное и светлое.
И виной тому он, Витька, — глупый человек.
Представление
Цирк сиял огнями. Издали, на фоне чёрного вечернего неба, ярко освещённый изнутри шатёр казался игрушечным китайским фонариком.
Витька незаметно пробрался на самый верхний ряд. Он сидел, упираясь спиной в брезент, в уголке рядом с помостом для оркестра и разглядывал оттуда зрителей.
Толпа постепенно заполняла цирк, гомонила, смеялась.
Люди были празднично одеты, радостны и возбуждены.
Витька с трудом узнавал знакомых.
Пришли все его одноклассники. Толкаясь, уселись в первом ряду. Пришли многие учителя. Людмила Антоновна была с мужем — военным лётчиком.
Ян привёл Витькину бабушку, сам усадил её, внимательно оглядел ряды зрителей, покачал, по своей привычке, головой и ушёл.
«Меня искал, — подумал Витька. — Сейчас ко львам пошёл. А я здесь сижу. Один. А как она на меня посмотрела! Будто я её ударил. Дурак я! Кого испугался — Таньку-сплетницу!»
Витька крепко потёр руками лицо. Щёки были горячие-горячие. Весь день он не переставал думать о
