Создатель

Дождь

Яснеют очертания двора,
Где дождь проходит, морося над садом.
Или прошел?.. В сырые вечера
Минувшее родней всего, что рядом.

С ненастьем возвращается пора,
Когда завороженным нашим взглядам
То, что зовется 'розой', мнилось кладом
И явь была, как праздники, пестра.

Вот за окном, которое все мглистей
Дождинками обласканные кисти
Чернеют у далекого крыльца
На сгинувшей окраине. И снова
Я слышу голос моего живого,
Вернувшегося моего отца.

К портрету капитана из войск Кромвеля

Не овладеть твердыней крепостною
Внимающему горней литургии.
Другие зори (и века другие)
Пронзает взгляд, воспитанный войною.

Тверда рука, застыв на рукоятке.
В зеленых долах — кровь и рокот боя.
Британия во мгле перед тобою,
Сиянье славы, конь и век твой краткий.

Мой капитан, труды бесследней дыма.
Назначен срок и рвению, и латам,
И всем нам, исчезающим с закатом.
Все кончено и впредь необратимо.

Сталь твоего врага давно истлела.
Ты тоже пленник своего удела.

Старинному поэту

Пустынными кастильскими полями
Проходишь ты и, погружен в туманный
И неотступный стих из Иоанна,
Почти не видишь, как тускнеет пламя

Закатное. Бредовый свет мутится,
И от Востока дымно и кроваво
Грядет луна, как скорая расправа
Его неукоснительной десницы.

Ты смотришь на нее. Из давних былей
Вдруг что-то поднимается и снова
В ничто уходит. И, седоголовый,
Ты вновь сникаешь и бредешь разбито,
Так и не вспомнив стих свой позабытый:
'И кровь луны — словами на могиле'.

Другой тигр

And the craft that createth a semblance.

Morris, 'Sigurd the Volsung'[18] (1876)

Мне снится тигр. Ложится полумрак
На кропотливую библиотеку
И раздвигает полки и столы:
Безгрешный, мощный, юный и кровавый,
Вот он, бредущий лесом и зарей,