Мысль эта отрезвила его. Он прогнал мечты о том, как хорошо ей в его объятиях, как подходят они друг другу, как ждал он этого, хотя и представлял все иначе, и как бы ему хотелось обнимать ее вечно. Лукас ничуть не сомневался в том, что с трех лет Мэг не с кем было поделиться своими бедами; что до рождения Дэнни ей не с кем было разделить радость. А еще он был уверен в том, что до него она никому не позволяла увидеть свою слабость.
Он разжал руки, освобождая ее. Но все гладил, утешая, прижимаясь щекой к ее мягким, пушистым волосам.
Мэг даже не шелохнулась.
Позже, когда всхлипы утихли, она беспокойно заворочалась и отпустила его. Мэг подняла голову и смахнула слезы, устыдившись их. Разве не понимает она, что ему все известно? Разве не знает она, что он никогда не обманет ее доверия, которое она оказала ему, открывшись перед ним?
Конечно, не знает. А он не мог придумать способа дать знать ей об этом и в то же время не причинить еще больше неловкости и неудобств этой гордой, прекрасной, нежной женщине. Как не мог он сделать того, чего требовали его душа и тело. Не мог осушить поцелуями ее мокрые от слез щеки и прогнать неуверенность и сомнения, затуманившие ее взгляд.
Для нее он может быть только шерифом, другом ее брата, человеком, которому вверена ее безопасность.
Губы Мэг дрогнули в робкой улыбке; она провела рукой по его щеке. Лукас закрыл глаза — в ее зрачках он увидел отражение собственного желания. Это всего лишь нервы, убеждал он себя, напряженная неделя и недавняя эмоциональная встряска. Не может быть, чтобы она чувствовала то же, что и он, не может быть…
Он почувствовал прикосновение ее губ; в этом прикосновении не было и намека на робость или нерешительность.
Мэг почувствовала, как вздрогнул от неожиданности Лукас, когда ее губы коснулись его. И она тут же очутилась в его объятиях, там, где всегда хотела очутиться, о чем всегда мечтала. В объятиях самых что ни на есть настоящих, что исцеляли и заполняли каждую пустую клеточку в ее сердце.
Она почувствовала под собой поверхность мата, почувствовала Лукаса на себе, почувствовала, как их ноги сплелись. Руки ее нащупали выпуклые мускулы Лукаса под курткой кимоно. Ее охватило желание, которому раньше она не давала свободы.
Желание! Было ли когда-нибудь у нее такое?
А любил ли кто его со всей нежностью, на какую только способен? — промелькнуло в голове у Мэг. Она бы смогла, она бы любила. И она любит.
Мэг чувствовала, как бешено колотится его сердце, чувствовала ладонями жар его тела. Их разделяла лишь тонкая материя кимоно, показавшаяся вдруг такой толстой. Мэг нетерпеливо ждала его прикосновений, хотела чего-то, что впервые в ее жизни было так близко, стоило лишь руку протянуть. Дрожащими от нетерпения руками Мэг потянулась к поясу Лукаса — единственному, что разделяло их от столь страстно желаемого.
Лукас растворился в ней, в ее мягких волосах, струящихся как шелк между пальцев, в бархатистой нежности ее щек, упругости ее груди, которую он чувствовал своей грудью, в длинных-предлинных ногах, сплетенных с его ногами. Ее тихие, едва различимые вздохи удовольствия просили о большем. Она заинтересовалась им самим, а не тем, чем он мог бы быть ей полезен. Он встретил ту, которая, быть может, способна будет простить его за то, каким он был прежде.
Прежде… Что ОН наделал прежде! И во что это обошлось…
Слишком много чести для него — Лукас отмахнулся от этой мысли, усилием воли прогнал ее, едва Мэг шевельнулась в его объятиях, прильнув к нему немыслимо близко. Он старался не думать об этом, и ему почти удалось, пока он не почувствовал руки Мэг на своем поясе.
Лукас тут же пришел в себя, хотя тело вовсе не желало подчиняться разуму. Его пояс — символ дисциплины, которой, как он недавно сказал Мэг, ей недостает. Символ помощи, которую он обязан оказать ей. Воплощение контроля над собой, на достижение которого у него ушли годы. Контроля? Он потерял его, точно юнец, распираемый гормонами, стоило только ей коснуться его.
Застонав, он накрыл ее руки своими и убрал с пояса.
Мэг переменилась в лице. Все еще лежа на мате, она мотнула головой. Затем вдруг откатилась и села к нему спиной, обхватив колени.
— Мэг…
— Помолчи, Лукас. — В ее голосе ему послышалась дрожь, и он догадался, что Мэг едва не плачет. — Просто помолчи.
Лукас поднялся, пересек весь зал и, подойдя к гимнастическим снарядам, стиснул руками перекладину, пытаясь совладать с самим собой.
Он услышал щелчок запираемой двери в раздевалку. Лукас подался вперед, закрыв глаза, и уперся головой в стену. Он не искал себе легкой жизни; за нее ведь заплатили такую дорогую цену. Но он не предполагал, что жизнь его окажется такой пустой, с тех пор как он дал себе обещание, о котором вспоминал совсем недавно.
Мэг в последний раз глянула в зеркало. В изящной сумочке, скорее похожей на кошелек, не нашлось ничего, чтобы скрыть следы бури, вызванной слезами и недавним сражением. Мэг подумала, что, раз уж она открылась, ей нечего больше скрывать. Она смочила водой небольшой кусочек фланели и приложила к глазам. И держала смоченную ткань довольно долго, чтобы хоть чуть-чуть сошла припухлость, вызванная слезами. Но вот от чего она не могла избавиться, так это от причиненной ей душевной боли.
Наконец, Мэг переоделась, провела расческой по волосам и подхватила накидку.
Лукас ждал ее в зале. Он выглядел безупречно — тщательно расчесанные густые, темные волосы, идеально сшитый костюм серого цвета, элегантные черные ботинки — снова шериф, непроницаемый и недосягаемый.
Хотя нет. Мэг заметила во взгляде его усталость, которой раньше никогда не замечала. Может, он боится, что она снова разрыдается? Или еще того хуже, бросится на него с кулаками? Напрасно беспокоится — ни то, ни другое больше не случится, никогда.
Мэг закуталась в накидку.
— Мне пора домой. А по дороге можешь договорить о Джеймсе, Одри и о Блейке. Она заметила, как потемнели его глаза, протестуя против такого приказного тона. Напрасно он это. Сам ведь отгородился от нее, изобразив из себя шерифа при исполнении. Она подняла руку, предупреждая его возможные возражения. — А после тебе следует все же связаться с ФБР. Если они намерены беседовать со мной, пусть это произойдет как можно быстрее.
Глава седьмая
Мэг сидела в столовой в полном одиночестве. В руке она сжимала чашку с быстро стынувшим чаем. За окном было пасмурно. Небо посерело, предвещая бурю, слишком раннюю для едва наступившей зимы. День выдался таким же унылым, как и вся неделя. Недавно ей привезли учебники — будто по мановению волшебной палочки — на следующий же день после того, как она изъявила желание продолжить учебу. Мэг годами занималась за кухонным столом, и ей сложно было привыкнуть к строгой обстановке учебной комнаты. Так что она выбрала себе эту маленькую светлую комнатку. Три стены из четырех были застеклены. Эта комнатка обычно поднимала ей настроение, и здесь она чувствовала себя уютно и спокойно.
Сейчас же повсюду были разложены учебники. Мэг силилась вникнуть в договорное право. До визита фэбээровцев оставался еще час. Мэг немного успокаивал материал, который она читала. В договорном праве все логично, это дисциплина основательная, и изменения в ней происходят так медленно, что она кажется незыблемой. Чего не скажешь об обстановке, окружавшей ее.
Как-то утром Мэг и Дэнни в сопровождении Марианны ходили в церковь. Она оказалась причудливым сооружением из серого камня, словно сошедшим со страниц романов Джейн Остин.
