Не объяснять же человеку, который всё это прекрасно знает, что приглашали авторов идей, а не тех, кто делал приборы. У инженеров была вторая, а то и первая степень допуска к закрытым материалам, с них брали подписку о неразглашении...
И тут в разговор, сопя, влез, как медведь, Антон:
– Василий Матвеевич... побойтесь бога... он за эти годы основал семь лабораторий: в университете, в Институте Физики, в КаБе “Геофизика”, где и вы работали, где хорошо платили...
– Да я где угодно мог работать! У меня грамота от самого Славского... вот, сейчас!.. – Почти рыдая, расшвыривая какие-то тяжелые красные папки, он выдернул лист с бронзовым профилем Ленина. – Смотрите! “Удостоверяю, что у товарища Братушкина В.М. золотые руки. Министр Средмаша Славский”. Мне сказали, он больше никому таких справок никогда не давал!
– И замечательно, – кивнул Поперека.
– Что киваешь, как попугай?! Разрушили страну! Никогда народ так хорошо не жил, как при советской власти!
– Да? А теперь вспомни, вспомни, кого вместо тебя членами делегации отправляли в эту заграницу. На одного Попереку троих своих – одного стукача, одного “ученого” из парткома, ну и, конечно, жену секретаря райкома или обкома (пусть походит по магазинам). Было так? Было! А мясные очереди забыл? А эти отоваривались в своих подвалах. – Он вспомнил, где видел человечка в “тройке” – бывший работник обкома, ныне – ведает промышленностью в областной администрации.
– Зато я мог в Сочи поехать с женой и сыном... а теперь на один билет не набрать! И это ты сделал! Такие как ты! – Братушкин уже не орал, а сипел, но от этого его ненависть казалась еще страшнее.
Поначалу его запальчивость можно было отнести за счет выпитой водки. А сейчас Василий Матвеевич почти трезв, этот умный злобный человек. Что, что с ним произошло?
Ведь еще месяц-два назад Поперека и Братушкин, как два единоверца, плечом к плечу и работали, и на семинарах научных сиживали. Что-то случилось совсем недавно, и Поперека этого не заметил. Да, Вася живет один, без жены, и с сыном у него отношения до сих пор неладные. Причиной раскола в прошлом, конечно, стала водка. Но Вася, хоть и пил всегда легко и много, никогда не терял голову. Что же случилось? И что сегодня рвет ему сердце? Возраст? Вот ведь, уже “полтинник” с лишним, а стоит у разбитого корыта? Наверное, и то мучает, что за работу платят мало... Но ведь и Поперека получает пока что копейки. Может быть, еще прорвемся?! Или дело все же не в деньгах?
Но почему он не пришел, не рассказал о себе что-то такое, чего Поперека не знает? Нет, он приходил в больницу... и Петр Платонович его внимательно слушал... да, еще запомнилась странная фраза Братушкина, брошенная им удивленно в палате: “Ты что, так серьезно?” Может быть, для него эта ужасная мистификация в сети Интернета была игрой? Пусть пьяной, мрачной, но игрой? И лишь увидев, как болезнь обрушила Попереку, он понял, что игра зашла слишком далеко и раскаялся. А сейчас признается в том, что сотворил, потому что носить в себе это тяжело. Но почему столько злобы? Как будто не удовлетворен тем, что натворил, а прямо-таки убил бы сейчас ненавидимого Попереку.
Может быть, поэтому старичок и человек в “тройке” сейчас предупредительно схватили Братушкина за локотки и придерживают. А лаборантка Анюта в ужасе смотрит на любимого всеми остряка и гитариста дядю Васю – таким она его никогда не видела.
– Я выпил за твое здоровье, – четко сказал Поперека и заторопился вон.
И за ним выбежала Анюта. Уж не потому ли только выбежала, что Поперека – заведующий лаборатории, и негоже оставаться с людьми, которые поносят его.
Следом за Анютой, пыхтя, вышел на лестничную площадку Антон.
– Ну, прямо взбеленился... – бурчал Антон, кулаком утирая лоб. – Бесы в него вселились. Ему надо уходить. Наши бывшие партийцы, думаю, областную пенсию ему, как самородку, выделят.
– Ты бы оставалась, – попросил Петр Платонович лаборантку. – Без женского присутствия он как в пещере очутится.
– Правда, что ли?.. – удивилась старая дева Анюта. Поблекшее ее лицо, лишнего подмазанные вишневым тоном губки были жалки. Может, она даже любит Васю. Да ради Бога!
Поперека пожал руку Антону и быстро пошел к себе, в маленькую квартиру.
Но, взявшись за дверь подъезда, остановился, вдруг вспомнив, что отдал жилье сыну. А к Наталье идти не хотелось. Сам не понимал, почему. После ссоры с Братушкиным весь огромный груз прожитых лет давил, теснил душу. Остается к Люсе забрести. А почему бы и нет?..
19.
– Я так рада за тебя!.. – встретила Люся своего бывшего мужа. А сама шмыгает носом, обливает слезами свой старенький синий джинсовый костюм.
– Ты чего плачешь?
– Нет-нет... это мои мелкие, мелкие, мещанские проблемы! А тебя поздравляю! – Она чмокает его мокрыми губами.
– Да подожди! С чем?
– Ты еще не слышал? Ой, как я рада! – И она крикнула, озираясь, как если бы вокруг них стояла толпа. – Он не слышал!.. По телику объявили, по НТВ – ты среди пяти лучших русских ученых награжден европейской какой-то премией!
– Какой еще премией?..
– По экологии. То ли Брема... то ли... на Б...
– Ну, не Березовского, надеюсь? – хмыкнул Поперека.
– Да брось такие шутки! – Сморщилась, вспоминая, засияла. – Да! Пятьдесят тысяч евро! Получишь... сегодня которое? Успеешь паспорт оформить. Двенадцатого ноября получишь.
Поперека стоял в ослеплении и смятении, не зная, что теперь делать. Если услышанное – правда. С одной стороны – такой удар по врагам! С другой стороны... на душе невероятный раздрай.
– Почему ты не радуешься??? Эй, Попрека!
Может быть, неведомые меценаты пришлют деньги переводом на лабораторию? У лаборатории имеется валютный счет... правда, на нем ноль целых ноль десятых... открыли специально – собирались работать с ФРГ по экологической программе...
Нет, надо лететь и в смокинге предстать перед телекамерами, чтобы здесь, на родине, вся бездарь и шелупонь сдохла от зависти и злобы!
– Петя, пятьдесят тысяч... это сколько же рублями? – Люся шевелила ртом, словно сосала леденец. – Множить на тридцать четыре... Тысяча семьсот рублей? Что-то мало.
– Ты забыла добавить три нуля, – блеснул зубами Петр Платонович. Лицо его все еще, казалось, было каменным после свары у Братушкина.
– Ой, да! – ахнула бывшая жена. – Это полтора миллиона с лишним!.. Я так за тебя рада! Безумные деньги!.. Свози меня куда-нибудь! – Она припала к его груди, к тому месту, где сердце, своим круглым розовым ушком. – Нет, я слышу... ты, конечно, Наташку повезешь.
И Люся снова зарыдала.
– Ну, чего ты плачешь? Никого я никуда не повезу. Я машину куплю. Надоело в автобусах на заводы мотаться.
– Это правильно!.. Я так рада!..
– Так чего же ты плачешь?!
– Нет-нет, это недостойно твоего внимания!.. – Люся оттолкнулась от Попереки и, пробежав по комнате, упала лицом вниз на диванчик. Упала картинно, конечно, красиво, чуть заведя ножку за ножку. Но плакала все же не нарочно!
“О, женщины! – подумал Петр Платонович, садясь рядом и положив руку ей на голову. – Кто-нибудь обозвал старой грымзой... как было однажды... или на базаре обсчитали... или потеряла бумажник... или сгорел утюг... или пломба выпала из зуба... Ну, конечно же, я помогу!”
– Говори же... что случилось?
