-Нет. Малыми были с Пашкой. Нас же тетка забрала после смерти матери. Оторвались от родного угла с мясом.
-Да я у вас часто бывала! К крестной бегала. С косичками светлыми.
-Стой! - потер себя по лбу. - Надюшка – рыбья юшка?
-Вспомнил? И как уху варили у речки, вспомнил?
-Вспомнил. Мы ж тебя с Пашкой так прозвали. Ты ж уху такую сладкую варила.
-Так уж и сладкую!
-А то… Мы же с Пашкой в тебя влюблены были. Даже подрались. А потом решили – ни мне, ни ему. Друг другу поклялись в твою сторону не смотреть.
-А я помню, как вы ружье купили. За клюкву. Все мальцы в деревне вам завидовали. А вы его хранили на сеновале, чтобы мамка не забрала.
-А ты про ружье как прознала?
-Вы мне и рассказали. Помнишь, возле речки шалаш у нас был?
-Был шалаш. Эх, Надюшка! – Петр Палыч всматривался в лицо нечаянной спутницы.
-Что, постарела? Не узнаешь?
-Есть немного. А глаза твои.
-Выцвели, как ситцевое платье.
-Зеленые. Не выцвели. Красивые.
-Да ладно, не сочиняй, чего нету. – Поправила косынку. - И ты, Петя, лучше не стал.
-Время.
-Да какое время? Это же расцвет для мужика. Время… На охоту то ходишь?
-Да нет. В Гринпис записался. Слышала? Зеленые.
-Это в смысле «зеленый змий»?
-Не. Животных люблю. Так что лисы тебе на воротник не дождаться.
-До сих пор жду.
-Ладно тебе, Надюха, ты и без лисы на шее красавица.
-Я знаешь, как горевала, когда крестная умерла да вы потом уехали.
-Правда?
-Правда! Вы мне с Пашкой оба нравились. Теперь уже можно сказать, столько лет прошло. Да и Паша - царствие небесное…
-Да, дела. А твои старики?
-Мои пять лет назад, тоже друг за другом. Пока жили в деревне, легче мне было. Родной угол был в порядке. Батька до последнего постукивал, поправлял. Он у меня хозяин. Да Бог сыновей не дал. А я что? Одни руки. Мой не работник был. Потом хотела дачникам продать, да рука не поднялась. Пока стоит хата, и я хожу по земле.
-Эх ты, Надежда. Имя у тебя какое.
-Какое?
-Красивое.
-Ладно тебе. Автобус. Поторопись, а то не влезем.
