Петр Палыч неожиданно подхватил сумку Надежды и припустил к остановке.
-Эй, стой, да она легкая!
-Ничего! Помогу.
Надежда засеменила следом. В переполненном автобусе стояли рядом. Вскоре возле Петра образовалась пустота. Запах перегара действовал на народ, как раптор на комаров.
Надежда отвернулась к окну. Автобус выезжал из города, не спеша. Полчаса в дороге она любила смотреть в окно. Любила это возвращение домой, наизусть знала каждое деревце, каждый поворот. Сейчас смотреть в окно мешал мерзкий запах перегара. И зачем только заговорила с этим опустившимся мужичонкой? Ведь от того Петьки, по которому сердечко ее сохло, ничего не осталось. Пусть бы ехал себе. Она незаметно стала рассматривать неожиданного попутчика, пытаясь найти что-то хорошее. Давно нестриженные волосы, да еще и немытые. Небритость трехдневная. Футболка затрапезная с растянутым воротом. Жена, если таковая имеется, давно перестала за ним ухаживать. А глаза, и брови, и нос Петькины. Если присмотреться – он. Тот - вихрастый охотник. Только время, конечно, подпортило Петьку, здорово подпортило. И зачем остановилась? Она ведь никогда не останавливалась рядом с алкашами. Один вид их вызывал жалость и протест одновременно.
А крестная! Крестная добрая была. Маленькая Надюшка частенько в детстве к ней бегала. Мама то на ферме, то на огороде. Все ей некогда, отмахивалась от Надюшки, как от мухи назойливой. А крестная увидит бегущую от калитки Надюшку, засветится вся своей доброй улыбкой. Как она все успевала? В доме всегда тихая радость. Травами пахло, у крестной всегда пучки трав сохли: ромашка, зверобой, душица, тысячелистник. И чай заваривала с травками. Надюшка садилась на лавку, а крестная ей чашку с душистым чаем да булочку. И дома то у всех были одинаковыми по тем временам. Типовые, как сейчас бы сказали. Дверь со щеколдой, маленькие сени, за ними большая кухня с русской печкой. Оттуда часто торчали белобрысые головенки Петьки до Павлуши. Старшую Лиду Надюшка помнила плохо. Лида была старше. За кухней светлая горница с иконами в красном углу. У крестной там всегда теплилась лампадка…
***
-Мамка, я к крестной сбегаю?
-Беги, Надюшка. Да захвати ей творожка, вон, в миске на столе.
Надюшка взяла полотняный мешочек с творогом, втянула вкусный запах. Вкусно, а нельзя. Пост. Из творога крестная пасху сделает. А куличи ее – чудо какие вкусные да нарядные. У мамки такие никогда не получаются. Мамка не обижается, на то и крестная, чтобы для Надюшки была радостью и примером. Память доставала Надежде все новые картинки из прошлого. Вспомнилось, как в церковь деревенскую ходили. Крестная в церкви строгая. Надюшка рядом стоит. На страстную седмицу перед пасхой службы особые. Канон Андрея Критского, трагичный, покаянный. И пение, вселяющее светлую надежду, что Господь не оставит, не смотря ни на что.
-Помилуй мя, Боже, помилуй мя!
Надюшка особенно любит Чистый четверг. Читают двенадцать Евангелий. Вся жизнь Христа встает в величии своей жертвенной Любви. Надюшке жаль Христа до слез. Все прихожане храма на службе. Светлые печальные лица. Как будто и незнакомые. Вот тетка Марья – хохотушка и частушечница. А сейчас – в глазах слезы. Как будто теряет что-то родное и близкое. Надюшке немножко страшно. В душе надежда. А вдруг не распнут, вдруг опомнятся, пожалеют, поймут? Не будут избивать, не будут надевать колючий терновый венец? Ведь он в любой момент мог покарать каждого своего мученика, Почему не покарал? Почему простил каждому?
Когда возвращались домой, неся в руках горящие свечи, спросила об этом у крестной.
-Что ты, Надюшка. Он ведь Любовь. Разве Любовь может покарать, обидеть, убить?
Заплакала Надюшка.
-Крестная! Я… Я…
-Ну что ты, родимая! – обняла. - Неси свечечку домой, обнеси все уголочки. Все хорошо будет. Да сама, смотри, никого не обижай и не обижайся. Мамке спасибо за творожок передай, молитвеница ты моя. Завтра буду куличи ставить, приходи.
***
Автобус подъехал к остановке.
-Кудиново. Выходим.
