- В этом я не могу отказать тебе, стрелок. Хороший слуга должен быть верен своему господину. Я подожду, а ты возвращайся скорей.
- Хорошо, - решительно тряхнул головой Маленький Джон. - И если мой господин отпустит меня, я буду служить вам, лорд шериф, верой и правдой, так же верно, как святой отец Тук служил в Аббатовом Риптоне.
5. О ДОБРЫХ ВИЛЛАНАХ САЙЛСА И ВОРДЕНА
И пахарь в поле бросил плуг,
Кузнец оставил молот,
Старик бежит, стуча клюкой,
Как будто снова молод.
В день святого Петра в веригах зазвенели косы на полях вокруг Сайлса. Высоко поднимались рожь и ячмень; тяжелые колосья и в ночь не остывали: золотые упругие ости шуршали теплом, как горячие обломки солнечных лучей. На заре косари выходили на барщину. Они шли к господским полям мимо своих полосок. Жаворонки взлетали из-под ног. В полдень звенели жаворонки в синем небе, а косари запевали песню:
Коси, виллан, сплеча, сплеча,
Покуда нива горяча,
Овес, пшеницу и ячмень,
Пока придет Михайлов день.
Господский хлеб мы снимем в срок,
Отбудем помочь и оброк,
А с нашим хлебом подождем,
Пока поляжет под дождем...
С господских полей урожай ручейками и реками тек в закрома, а на болотистых и каменистых боватах вилланов хлеб все стоял; пернатые воры клевали зерно, и мыши растаскивали его по своим подземельям.
В день святого Михаила, когда, окончив уборку, веселятся монахи и рыцари, пришел глимен в Сайлс, весь день бродил из землянки в землянку, из дома в дом и нигде не нашел веселья.
Солнце скатилось под уклон. Глимен привязал медведя у колодца посреди дороги и ударил по струнам лютни.
Он пел невеселую песню про доброго виллана и про злого старосту - рива.
Говорилось в песне о том, как злой староста - рив - пришел к виллану. В руках у рива был свиток телячьей кожи с печатью зеленого воска; этот свиток был длинным и долгим, как путь грешника в аду. Злой рив развернул свой свиток и стал спрашивать доброго виллана:
'Две боваты земли ты держишь от благородного лорда сэра Стефена. Не так ли?'
'Именно так, - отвечал пахарь. - Одну бовату камня я держу, благородный рив, и одну бовату болота'.
'Заплатил ли ты в этом году господину два шиллинга и шесть пенсов скатпенни?'
'Заплатил, благородный рив'.
'А шестнадцать пенсов аверпенни?'
'Заплатил, благородный рив'.
'Полчельдрона овса?'
'Полчельдрона овса'.
'Двух кур, десять яиц?'
'И двух кур и десять яиц, благородный рив'.
'А работал на барщине по три дня в неделю?'
'И по три и по четыре работал, кроме пасхальной недели и троицыной, потому что таков обычай'.
'А являлся ли на четыре осенних помочи для жатвы?'
'Со всей семьей приходил, благородный рив, - с тремя сыновьями и двумя дочерьми, только жена оставалась дома'.
'А вспахал и взборонил ты три роды земли по повинности, называемой аверерт?'
'И не три, не четыре, а шесть род я вспахал по повинности, называемой аверерт'.
'А сделал ли ты для господина лодку к ярмарке святого Кесберта?'
'Сделал, благородный рив. К весенней ярмарке я сделал поллодки вместе с Вильямом Кривым, а к осенней - пол-лодки вместе с Джоном Бедиком'.
'Хорошо, - сказал благородный рив. - Ты говоришь правду, потому что так записано у меня в свитке с печатью зеленого воска. Но мне стало известно, виллан, что ты совершил грех против своего господина. Молол ли ты свой ячмень на мельнице, принадлежащей благородному сэру Стефену?'
'Нет, - ответил крестьянин. - Я молол свой ячмень дома, на ручной мельнице, и ничего не заплатил за помол сэру Стефену, потому что мельницу эту я вырубил из камня своими руками'.
'Как же ты думаешь, что будет с тобой за этот грех?'
'А будет со мной, благородный рив, то же, что ждет меня за второй мой великий грех'.
'А какой же второй твой грех?' - спросил доброго виллана рив и опять развернул свой свиток.
'А второй мой грех - я убил благородного рива!'
Так воскликнул добрый виллан и ударил рива ножом.
И злой рив лежал на дороге убитый, и никто не стал хоронить его, и свиньи сглодали свиток с печатью зеленого воска и правую руку благородного рива...
Вот какую песню спел глимен в день святого Михаила, в веселый праздник Майклмас, и добрые вилланы дважды повторили припев, потому что им понравилась смелая песня.
- Хорошая песня, хорошая песня! - сказал крестьянин с рыжими волосами, которого звали Билль Белоручка.
И он опять повторил припев:
Вилланскую подать,
Погайдовый сбор
Платите, вилланы,
И весь разговор!
Налог на дорогу,
На дом и на двор
Платите, вилланы,
И весь разговор!
И долго молчали пахари у колодца в Сайлсе, а в небе уже показалась первая звездочка.
- Кто ж из вас придет на помощь доброму виллану, который убил благородного рива? - спросил глимен, которого звали Робин Гудом.
Но все молчали, потупив глаза. Тогда стрелок, не говоря ни слова, отвязал медведя от колодезного столба. Он вытащил из-за пояса сыромятную плеть и вытянул медведя по морде. Зверь с удивлением посмотрел на своего хозяина. Черная пасть его приоткрылась, обнажив пожелтевшие пеньки зубов. И в тишине, как далекий гром, прокатилось грозное рычание.
- Смотрите, - сказал Робин Гуд, - у зверя кольцо в носу я зубы сгнили. Но он рычит под плетью. А вы...
Он обвел собравшихся пристальным взглядом. Злая усмешка скользнула по его лицу.
- Кто же из вас придет на помощь человеку, который несмел поднять руку на благородного рива?
- Мы все готовы, - тихо ответил крестьянин с рыжими волосами, которого звали Билль Белоручка. И лицо его было рыжим - столько было на нем веснушек.
- Да, мы готовы, глимен!
Так ответили вилланы, старые и молодые.
Робин Гуд оперся на медведя, обхватив руками его мохнатую шею. Он смотрел в ту сторону, где дорога, взбегая на холм, поворачивала к Вордену. В тусклом вечернем свете видна была темная толпа, спускавшаяся с пригорка вдали. Красные огни факелов мерцали сквозь ветви придорожных ракит.
- Слушайте, - сказал стрелок, высоко подняв руку, - в Вордене зарычали медведи.
Теперь слышны уже были и голоса. Издалека толпа казалась маленькой, но она запрудила всю улицу, докатившись до Сайлса. Рябой, широкоплечий, приземистый крестьянин шел впереди, окруженный вилами, ножевыми клинками, насаженными на палки, и факелами. На длинной прыгающей жерди он нес срубленную голову старосты.
- Скателок, это ты?! - крикнул Билль Белоручка, вглядываясь в лицо вожака.
Со страхом и радостью смотрели все на окровавленную голову рива, освещенную шатким пламенем факелов. Над ревом и гулом толпы висели возгласы:
- К манору! К манору! Жечь писцовые книги!
