Медведь зарычал и прижался к Робин Гуду. Вилланы из Вордена смешались с вилланами из Сайлса.
- Мы идем к сэру Стефену жечь писцовые книги! - сказал рябой Скателок.
- В этих книгах и наше горе! - сказал Билль Белоручка.
А вожак из Вордена продолжал:
- Добрые вилланы! Вам знакома эта голова. В Вордене некому больше гнать нас на барщину и некому собирать оброк. Мы сожгли мельницу, где вы оставляли сэру Стефену треть от каждого чельдрона зерна. Мы разбили большие жернова. Покажите, что осталось от господской мельницы, люди!
Осколки гранита пошли по рукам.
- Мы сожжем все грамоты, где записана наша горькая доля! Все податные списки, все свитки зеленого воска, каждый лоскут телячьей кожи, какой найдется в маноре! К манору, к манору!
Робин Гуд с тревогой вглядывался в толпу. Он не мог отыскать ни Билля Белоручки, ни других сельчан, которые только что повторяли припев его песни. Когда вилланы из Вордена двинулись вперед, он помедлил один у колодца, дивясь, почему так дружно исчезли жители Сайлса.
- Так-то, старик, - грустно сказал он, вороша густую шерсть на загривке медведя. - Видно, зря я старался: слишком много рабов в веселой Англии, слишком мало людей.
В это время сразу из всех переулков хлынул народ. Темноту разорвали редкие факелы. Горящая смола осветила топоры и косы, мечи, вилы, дубины, босые ноги и сотни сверкающих глаз.
- К манору! К манору! Жечь писцовые книги!
Билль Белоручка бежал впереди с косарем, каким вырубают кустарник в канавах.
- Ну, мое оружие при мне, - усмехнулся Робин Гуд, вскидывая лютню к груди и поправляя лук за плечом. - Идем, старина.
Звона струн не было слышно в шуме. Но голос глимена перекрыл все голоса:
Служили мы верно
До этих пор.
В руках у виллана
Блестит топор.
Нынче начнется
Другой разговор.
Крепко построен
Господский манор,
Но меч у виллана
Остер, остер!
До неба встанет
Жаркий костер.
Пахари, дружно!
Сильней напор!
Нынче веселый
Начнется спор.
Медведь бежал вперевалку, осторожно выбрасывая вперед лапы, чтобы их не отдавили в толпе.
6. О ШУМНОМ ОБЕДЕ В ДОМЕ ШЕРИФА НОТТИНГЕМСКОГО
Есть у меня и для хлеба мешок,
Чтоб корки просить у порога,
Для соли мешок, для зерна, для вина,
А последний - для звонкого рога.
За отдельным столом, на возвышении, сидел шериф ноттингемский Ральф Мурдах со своей женой. Пониже, за большим столом, сидели рыцари, старшие начальники городской стражи, любимые слуги шерифа и торговый люд Ноттингема.
Прислужники внесли глиняные миски с водой, и гости ополоснули руки.
Священник прочел молитву, и трапеза началась.
Повара на огромном деревянном блюде принесли зажаренного целиком барана. Шериф первый вытащил из-за пояса нож, навострил его о сапог и отрезал по куску себе и жене.
Блюдо с бараном обошло большой стол; под конец круга на нем осталось только несколько голых костей. Перед каждым из гостей на широком ломте хлеба дымилось душистое, щедро приправленное пряностями мясо. Вино широкой струей потекло в серебряные кубки.
Гости, подлизывая сало, стекавшее по рукам, слушали песню заезжего менестреля. Менестрель прибыл из германского города Вормса, где сидел заточенный в темницу король Англии Ричард.
- Я спою вам песню, сложенную королем, - сказал менестрель.
Он прижал подбородком к плечу свою скрипку и запел. Дробный дождь барабанил по пергаменту, которым затянуты были окна, заглушая голос певца и плач скрипки. Три-четыре пса вертелись под столами, то и дело поднимая грызню из-за лакомой кости, а у порога распахнутой настежь двери толпились полуголые, измокшие нищие, оспаривая добычу у собак.
Рейнольд Гринлиф отведал и баранины, и голубей, и кур, и каплунов.
Менестрель пел на провансальском наречии, непонятном для шотландца. Сперва стрелка позабавила тонкая фигура менестреля, шелковый кафтан и визгливый женский голос. Потом ему наскучило слушать, он откинулся на спинку скамьи и обхватил руками колени.
'Пищит, как девчонка! То ли дело песни отца Тука!' - подумал Рейнольд Гринлиф.
Дружный раскат грома заглушил на мгновение голос менестреля.
'А славно они сейчас проводят время в Бернисдэльских пещерах. Небось изловили какого-нибудь монаха и считают его казну...'
Он протянул руку, взял с блюда жирную жареную утку и, широко размахнувшись, кинул нищим за дверь. Вокруг неожиданной добычи началась драка. Но в это время подковы процокали по камням, и всадник, подмяв одного из нищих, круто осадил коня у самого порога.
- Привет благородному лорду шерифу и знатным гостям от сэра Стефена! сказал гонец, опускаясь на колени перед шерифом.
Скрипка взвизгнула, менестрель сразу смолк. Вся одежда гонца была залита грязью, так что нельзя было даже различить, какого она цвета. Конь тоже казался серым. Он тяжело носил боками, белоснежные сгустки пены повисли на уздечке. Шериф встал со своего места.
- Что случилось у сэра Стефена? - спросил он.
Гонец отер лицо подкладкой плаща и с усилием перевел дух. Рейнольд Гринлиф вгляделся в сухое, старческое лицо, воспаленные глаза. Он не знал этого человека.
- Сэр Стефен просит благородного лорда о помощи. Моего господина постигло несчастье. Вилланы из Сайлса и Вордена подняли руку на моего господина. Они убили старосту в Вордене и посадили его голову на кол. Они разбили двери вотчинного суда в Дэйрволде и сожгли на костре все писцовые книги, податные списки, свитки зеленого воска и ренталии, все, какие там были. Они повалили судью на землю и топтали его ногами, пока он не умер...
Гонец выдохнул все это сразу и замолчал. Гости сбились в кучу.
Шериф и рыцарь Гай Гисборн стояли рядом, глядя прямо в рот гонцу. Они наперебой забрасывали старика вопросами.
- В чьих руках манор?
- Сколько воинов у сэра Стефена?
- Кто вожак вилланов?
- Когда ты выехал из Дэйрволда?
- Как, вилланы в Дэйрволде?
- Кто еще убит?..
- Все скажу, - поднял руку гонец. - Они осадили манор. У вотчинного суда их было не меньше чем пятьсот человек. Вожаков у них, сколько я знаю, трое. Первый... - Гонец боязливо оглянулся по сторонам. Даже сквозь слой грязи было видно, как побледнело его лицо. - Разрешите назвать, благородный лорд шериф?
Ральф Мурдах подался вперед и кивнул головой.
- Первому имя - Робин Гуд, - шепотом промолвил гонец, и эхом отдалось в зале имя стрелка.
