конца.
Она лежала в своей душной комнатке и прислушивалась к хору ночного леса: квакали огромные лягушки-быки, древесные лягушки, жужжали жуки — каждый на свой лад.
Бертилла слушала, слушала, и скоро ей начинало казаться, что каждый лист, каждое дерево, каждая травинка — это живые существа, обращающие свой призыв к бархатной тьме в поисках друга.
Они звали, но звала и она — звала через море человека, который дал ей великое счастье.
— Я люблю его! — шептала она. — И буду любить всегда.
Спустя неделю после своего приезда Бертилла пережила нечто ужаснувшее и сильно напугавшее ее.
Два старших мальчика затеяли ссору и подрались, вцепившись друг другу в волосы. Бертилла, однако, была уверена, что ссора эта не серьезная, да и драка тоже.
Но подоспевшая на площадку тетка посмотрела на дело иначе и принялась дико орать на даячку, которая как раз в это время дежурила.
Агата довела себя собственным криком до полного бешенства и принялась избивать женщину прутом, который всегда был у нее под рукой.
Женщина бросилась бежать, но, то ли споткнувшись, то ли от толчка тетки, упала.
И таким образом полностью оказалась во власти Агаты Элвинстон; несчастная билась и извивалась на земле, а изуверка продолжала бить ее по плечам, по голове, по спине — словом, по всему телу.
Женщина была так хрупка и мала по сравнению с рослой англичанкой, что Бертилле казалось, будто тетка бьет ребенка.
В неудержимом порыве, почти бессознательно, девушка бросилась вперед.
— Перестаньте, тетя Агата! — выкрикнула она. — Прекратите немедленно! Это жестоко, вы не имеете права избивать человека!
Тетка, видимо, даже не услышала ее и в безумной ярости продолжала хлестать женщину.
— Перестаньте! — снова крикнула Бертилла. Она протянула руки, чтобы удержать Агату, но та повернулась, изо всей силы дважды хлестнула прутом Бертиллу, потом оттолкнула ее и снова набросилась на даячку.
За время небольшой передышки та успела встать на колени и с криками поползла прочь, преследуемая новыми ударами прута.
От толчка тетки Бертилла тоже упала.
Лежа на земле, она увидела, как даячка все-таки сумела вскочить на ноги и кинулась под защиту хижины, которую она занимала вместе с двумя другими женщинами.
И вдруг в кустах за этой хижиной Бертилла увидела чье-то лицо.
Лицо мужчины, и Бертилле не надо было говорить, что перед ней даяк.
Она заметила синюю татуировку на теле, увидела перья в черных волосах.
Лицо даяка исказил гнев. И почти в ту же секунду зеленые ветви сомкнулись и скрыли человека.
Позже, когда у Бертиллы разболелась спина от нанесенных теткой ударов и она с глубоким сочувствием думала о том, как же страдает сейчас жестоко избитая даякская женщина, ей вдруг пришло в голову: а не следует ли рассказать тетке о том, что из кустов выглядывал мужчина?
После приезда в миссию Бертилла впервые увидела мужчину-туземца.
Все-таки непонятно, чего ради женщины-туземки остаются в миссии и терпят изо дня в день тяжелое обращение.
Сегодняшнее избиение было особенно страшным, такого Бертилла до сих пор не наблюдала; в эту ночь она уже не воспринимала звуки как волшебный хор — это просто подавали голоса обитатели джунглей.
Зато она знала теперь, что в лесу затаились даякские воины, чье самое ценное достояние — прокопченные и высушенные головы тех, кого они умертвили.
Лорд Сэйр прибыл в Саравак на канонерской лодке.
Он сообразил, что после отъезда Бертиллы придется две недели ждать парохода, курсирующего между Сингапуром и Кучингой.
Это его не устраивало.
Поскольку частью его миссии были встречи' с командирами военных судов, он вполне мог попросить, чтобы его отправили иа канонерке на любой из островов.
Пожалуй, вызовет удивление, что он начнет с Саравака.
Впрочем, беспокойство внушало положение на всех островах, везде были свои проблемы.
Ожидалось, что лорд Сэйр благодаря своему официальному статусу в состоянии всюду оказать посильную помощь; Тейдон обнаружил, что и в самом Сингапуре полным-полно людей, желающих с ним встретиться.
У каждого были претензии и жалобы, и каждый рассчитывал, что лорд Сэйр доведет их до сведения правительства Британии.
Намечена была также обширная программа официальных встреч, на которых он должен был присутствовать.
Но он отменил все это одним мановением руки и заявил, что первым долгом намерен посетить Саравак.
Все настолько привыкли, что он обычно действует по собственному разумению, особенно в делах служебных, что ни о каких серьезных возражениях не было и речи.
Отплытие канонерки с лордом Сэйром на борту теперь было лишь вопросом времени, и он почувствовал облегчение оттого, что наконец может последовать за Бертиллой.
Проявив осторожность, он никому не стал сообщать об истинной цели своего визита, чтобы оградить Бертиллу от ненавистных ему сплетниц.
Тейдон не позволит, чтобы она еще раз пострадала от сплетен.
Именно поэтому он договорился о том, что канонерка бросит якорь как можно ближе к лестнице, ведущей во дворец Астана.
Прибытие канонерки вызвало великое возбуждение. Люди толпами рвались к берегу реки, и задолго до того, как канонерка встала на якорь, по обоим берегам выстроились длинные ряды любопытных.
Представители власти тоже прибыли встретить лорда Сэйра и препроводить его и капитана канонерки во дворец.
Дворец представлял собой длинное белое здание с покатой крышей; возле большой каменной башни стояла на карауле стража.
Внутренние покои дворца отличались колоссальными размерами, и лорда позабавило то, какую фантастическую смесь красоты и дурного вкуса являло собой их убранство.
Раджа наполнил их пугающе пестрым и разностильным собранием английской и французской мебели всех времен.
Вдоль стен выстроились образчики ранневикторианского стиля, сплошь красное дерево, повсюду торчали зеркала с подзеркальными столиками на оловянных ножках, а фигурки дрезденского фарфора держали шкатулки в порядком оббитых руках.
Однако потолки, как сразу же заметил лорд Сэйр, были прекрасны: китайские мастера покрыли их великолепными резными изображениями драконов и лепными цветочными узорами.
Впрочем, лорду Сэйру недолго пришлось оглядываться по сторонам, так как его пригласили к радже, сэру Чарлзу Бруку. Это был весьма достойный на вид человек с пышными седыми усами и вьющимися, тоже седыми волосами над высоким лбом.
У него были густые белые брови, мешки под глазами, морщинистая, словно у черепахи, шея и выступающий раздвоенный подбородок.
Надменное выражение лица и холодная строгость в обращении свидетельствовали о том, что этот человек живет по собственным правилам и считает, что все должны им подчиняться.
Как и Бертилла, лорд Сэйр был предупрежден, что белый раджа имеет пристрастие ко всему французскому.
Сэр Чарлз был поклонником Наполеона и знал наизусть все его кампании.
Английским газетам раджа не доверял и черпал сведения о мировой политике, внимательно читая «Фигаро» — французскую газету, которая приходила с опозданием на четыре-пять недель.
