-- Не уверен, он очень молод и изменил внешность... Возможно, он -- Ежи Стовецки. Если Вы вспомните тот инцидент на станции...
-- Я понял, о ком Вы говорите...
-- ...Что ж, придется спросить у него, так ли это... Морис, как договорились: когда все случится, захлопните свою сумочку и уносите ноги. Встретимся на улице.
Артур Крайс встал из-за столика и быстро направился к Фрэнку. Голубоглазый циклоп все еще раздумывал над предложенным пари, когда из-за его спины возник мой сообщник.
-- Ящик шампанского мелковато... Моя ставка -- жизнь!
Все замерли, улыбка слетела с лица Клайнфорда. Округлился глаз Фрэнка.
-- Кто эта мадемуазель? -- произнес Клайнфорд, обращаясь ко всем.
-- Ах, Ежи, Ежи... -- ядовито засмеялся Крайс.
В этот момент я стоял уже гораздо ближе к ним и не мог не заметить как, пусть всего на мгновение, вспыхнули глаза Клайнфорда.
-- Ах, Крайс, Крайс... -- парировал Клайнфорд.
-- Итак, кажется, я не ошибся, -- продолжал Артур Крайс, -- если выиграю я, Вы оставляете меня в покое, если нет... тогда я Ваш. Уж очень надоело прятаться по углам.
-- Вот познакомьтесь, Рэм, -- сказал Клайнфорд телохранителю с перекошенным уродливым лицом, справа от себя, -- это и есть Артур Крайс, которого Вы упустили...
-- Боитесь проиграть? -- настаивал на своем Артур, наверное, чувствуя, что почва уходит у него из-под ног.
Но Клайнфорд, впрочем, Стовецки, не отвечал. Он щелкнул пальцами -- ему поднесли полный бокал--и, наслаждаясь вкусом шампанского, Ежи взглядом искал меня... Это должно было быть... Мы встретились, глаза в глаза.
-- Вы полагаете, вашей жизни достаточно, Крайс, -- произнес он.
-- Мой добрый друг! Не прячьтесь за спинами, -- уже обратился только ко мне Ежи Стовецки.
-- Вы как будто родились заново,.. -- я вышел вперед, срывая с головы дурацкий парик.
-- Что поделать, того требовали обстоятельства... Но это я, смею Вас уверить?.. Так Вы играете, Крайс? Жизнь Ваша и Вашего приятеля -- против свободы для вас обоих?
-- Принимаю пари...
Я никогда не любил бильярд. Я никогда в нем не разбирался, но никогда в жизни не следил за игрой с таким азартом. Кажется, я даже забыл об объявленных ставках, как будто меня ничуть не волновала моя собственная судьба. Я ждал только одного -- чтобы Ежи начал проигрывать...
Крайс закурил первым, хотя, насколько я понимал, в партии все складывалось как нельзя лучше именно для него.
-- Дайте и мне! -- тотчас откликнулся Ежи.
'Дайте и мне!' -- эхом мысленно повторил я.
Крайс протянул Стовецки пачку сигарет, затем снова взялся за кий.
Стовецки курил нервно, лицо было сосредоточено, взгляд метался от кия к разбегающимся шарам, вдруг исчезающим в лузе, и каждый точный удар Крайса заставлял Ежи глубоко затянуться. Замечу, Артур Крайс не стал испытывать судьбу и потушил свою сигарету.
Скоро я поймал себя на том, что перестал смотреть на поле, что смотрю на сигарету Стовецки, и взгляд мой, откровенный до безумия, он не мог не прочесть. В глазах Ежи отразилось недоумение, он оторвал фильтр от губ, и глянул на него так, будто увидел змею; потом непонимающе посмотрел на меня, поднес сигарету ко рту, наверное, не осознавая своей тревоги...
Ужалила ли змея? -- не знаю. Я предоставил это провидению, защелкнув свою сумочку... Тогда стена обрушилась в устрашающем грохоте, а клуб провалился во тьму...
Уже на улице меня нагнал Артур, он был зол.
-- Проклятье! Струсили! Почему так рано?
Я отвечал, не взглянув на него, не замедляя шаг:
-- Мне надоело видеть смерть...
Я заканчиваю, дамы и господа... Моя история может показаться Вам неполной и недосказанной, на многие Ваши вопросы при огромнейшем моем желании все же не в силах дать ответы... Увы, слишком тесно в ней от загадок... Каким образом спаслись со станции Артур Крайс и Ежи Стовецки? Или происшедшее с Анри Ростоком... -- разве не абсурд? И не был ли Крайс сам мутантом от рождения -- одолевали меня сомнения... Но совсем не для того заговорил я о тайнах.
Через день, когда я и Элен покидали Париж, на мое имя пришла бандероль. Это оказалась видеокассета, мне думается, отснятая Симоной. Опуская все лишнее, скажу лишь: мотоциклисты, привезшие Пат в гостиницу, были... полагаю, вы догадались... -- циклопами. Но какое значение это имело после всего случившегося... после второй Варфоломеевской ночи...
42.
Теперь нас стало четверо.
Наша обитель -- уютная пещера, узким хвостом своим потерявшаяся где-то во чреве скалы; пол устлан, словно роскошной периной, но это сено и сверху огромные медвежьи шкуры. Здесь очень жарко. Ведь мы на экваторе, и прохлада только нежна. Вокруг джунгли. Непролазные дикие джунгли, с бесновато кричащими обезьянами. И всего в ста метрах вечность грохочущий водопад. Мы оторвались от мира и не жалеем. Мы были здесь счастливы и может быть еще будем... У нас свое хозяйство: несколько коз, исправно дающих молоко, небольшой огородик, всегда под рукой лес, где бродит и летает мясо, к тому же. однажды попробовав удить рыбу, я вошел во вкус... Ну, да ладно об этом.
Порой бывает трудно справляться с накатывающейся депрессией. Это только так кажется, что жизнь, пусть даже с любимым человеком, на сказочном необитаемом острове прекрасна и удивительна. Но проходят дни, месяцы, годы -- и мечта, наверное, едва ли не каждого жителя мегаполиса оборачивается ловушкой, и можно, если очень захотеть, просто сойти с ума. В такие минуты я воздаю хвалу Господу, что у меня есть солнечные батареи, вставляю в гнездо музыкального центра компакт-диск и под заученные мелодии предаюсь воспоминаниям. Вспоминаю годы дружбы и прощание с Филидором, оставшегося с безнадежно больной женой, порой Роберто, его незрячие, но полные слез глаза после смерти Лауры, Патрицию, впрочем всех... и гильотину, и САМУЮ ДОЛГУЮ НОЧЬ.
Нет! Мы оторвались от всего мира и не жалеем. Мы были здесь счастливы и, может быть, будем.
Теперь нас стало четверо. Схватки у Элен начались вчера утром. Около четырех часов дня она родила мальчика, орущего крепыша. А через шесть часов -- второго ребенка, точную копию младенца, появившегося на свет на борту 'Виктора Гюго'. Но жить они будут оба, и вместе. Я и Элен сделаем все, чтобы они стали братьями, и не только по крови.
