кинотеатром и растворившихся в небе. И еще они увидели то, что редко кому удается увидеть: в тесном дворике напротив вдруг расцвел розовый куст. Дворик был пустынен, а люди, проходящие по улице, не могли видеть роз, распустившихся за стеной, и только им двоим с высоты было доступно это маленькое чудо.
Переливаясь, бегут от звезды к звезде радужные дороги. Мы шагаем по ним вдвоем. И если скажут нам, что нигде не обитают боги - мы неверующих засмеем, потому что наши это пути, и звезды для нас. Нам шагать много лет...
К сожалению, им помешали. Почему все хорошее так хрупко, так недолговечно? Почему так легко разбиваются хрустальные башенки, почему уходят от берегов корабли с алыми парусами?..
Помешал им, конечно, Голубой Рыцарь. Он без приглашения подсел к ним, мигом опустошил свою вазочку и беззапелляционно заявил, что намерен продолжить повествование о пути через лес Броселиандский.
Эдгару стало грустно. Юдифи тоже.
Юдифь вздохнула, поднялась и ушла. Эдгар поспешил за ней и успел увидеть, как мелькнуло внизу серое пальто. Он выбежал на улицу в тот момент, когда такси, набирая скорость, устремилось к зеленому пятну светофора.
Он вернулся в кафе и сел напротив Голубого Рыцаря. Голубой Рыцарь не выглядел особенно сконфуженным или расстроенным и ловко управлялся с очередной порцией мороженого.
- Все, что уходит - вернется, - философски изрек он. - И все, что возвращается, рано или поздно уходит. Не стоит огорчаться.
Эдгару не хотелось с ним разговаривать. Голубой Рыцарь появился очень некстати. Стоял бы себе за старинными часами, да разглядывал свои картинки с Первой Лунной. Размышлял бы о своем Броселианде. О том, как нехристей-сатанаилов разил направо и налево, да красавиц златокудрых освобождал из заколдованных замков, да с великанами расправлялся.
И ведь что характерно: ни один, ну буквально ни один факт не поптверждается исторически, а они ходят, распушив перья на шлемах, и в каждом пивбаре за кружкой похваляются своими подвигами. А где, где же они, эти нехристи поверженные? Где красавицы, освобожденные от колдовских чар? Кто все эти подвиги видел, кто протокол составлял, кто записывал для потомков?
Топтали, конечно, конями флору и фауну, с мечами и копьями упражнялись, никто не спорит, грохотали подковами под окнами, нет сомнения. Пропадали годами за лесами и полями в поисках Святого Грааля, бились за гроб Господень, и пивали неплохо, и поесть были не дураки - но подвиги-то здесь причем?
Голубой Рыцарь поглощал мороженое, а Эдгар смотрел в окно. Лебеди больше не летали, а розы почернели, превратились в жалкие комочки, и куст съежился, прижался к земле.
Когда симпатичная официантка поставила перед Голубым Рыцарем три очередные вазочки, лицо мессира уже покрылось легкой изморозью. Голубой Рыцарь давился мороженым и, между прочим, говорил что-то, дыша паром, только Эдгар его не слушал. Эдгар думал о том, как отыскать Юдифь.
Голубой Рыцарь, конечно, видел, что Эдгар его не слушает, поэтому очень оживился и даже расстегнул 'молнию' на воротнике голубого спортивного свитера, когда к столику подошел еще один любитель мороженого. Этим любителем оказался двойник Эдгара. Двойник сел и принялся заинтересованно разглядывать приближающуюся официантку.
- Одну порцию, милочка, - проворковал он и покосился сначала
на Эдгара, а потом на Голубого Рыцаря, окутанного клубами пара. - Что ли бабочка у него упорхнула? - спросил он Рыцаря, имея в виду Эдгара.
Голубой Рыцарь кивнул, закашлял и сказал простуженным голосом:
- Да, нашего друга покинула дама. Красотки ох как часто злы.
- Все одинаковы, - отозвался Двойник. - Провожал вон вчера одну, анекдотами ублажал, на такси прокатил, а она у двери говорит: 'До свидания, очень приятно было познакомиться'. Приятно ей, видишь ли.
- Копьем под ребра, - отреагировал Голубой Рыцарь и добавил без видимой связи с предыдущим: - Вон у Генки черная дыра в квартире объявилась. Сначала галстук, потом перчатки боксерские, а там и до электробритвы дело дошло, и до магнитофона. Сунулся он сам в эту дыру, так выбрался только вчера в дачном поселке и все равно без магнитофона.
- Вся наша жизнь сплошная черная дыра. Тянет все наши стремления и желания, а взамен - выкуси! - пробурчал Двойник. - Вчера вот с тридцатником в кабак пошел - и куда тот тридцатник девался?.. А ведь тоже к чему-то в молодости стремился. Горел, переживал, размышлял о смысле жизни, спорил до хрипоты, в драки лез, справедливости требовал. Пошлости не переваривал. Сочувствие, понимание найти пытался. Куда там! Нужен ты кому-то со своими переживаниями. Каждый собой озабочен и опечален. Только собой! Только себя и созерцает, только себя и слышит. Где они, друзья эти? А ведь понимающими прикидывались, поддакивали. А бабы? Ух, нет их хуже! Душу исковыряет, как метлой все подметет - и большой привет! Спасибо, если кивнет при встрече. Каждый только в себя смотрится, каждый сам себе черная дыра или даже не черная, а белая - все отталкивает...
- А вы ведь тоже в себя смотритесь, милейший, - простуженно заметил Голубой Рыцарь.
- Конечно в себя. Что я, лучше других? И чего ради я буду в других что-то высматривать? Хватит, мы это уже кушали. Теперь покушаем холодненького. С сиропом. Душа только холодненькое-то и приемлет, потому что сродни оно ей.
Двойник замолчал и принялся за мороженое. Хоть и Двойником он
был, а выглядел все-таки старше Эдгара: морщины под глазами погуще собрались, складка обозначилась между бровями, да и на щеках, на месте детских ямочек, тоже были складки.
- Напрасно вы так, милейший, - замороженно сказал Голубой Рыцарь. Зря отгораживаетесь. И в конце концов, за все нужно платить. За понимание платить вдвойне. И не жалеть о цене - она никогда не будет слишком высокой.
- А-а! - отмахнулся Двойник.
- Напрасно, напрасно, - повторял Голубой Рыцарь все медленнее и тише. - Поспешные суждения, милейший, не всегда бывают верными суждениями... - Он замолчал и застыл в позе статуи. Сказывалась привычка к неподвижному образу жизни в углу комнаты, да и оледенел он весь от поглощенного мороженого.
Эдгар искал глазами официантку, чтобы расплатиться, а Двойник, хмуря брови, нехотя ковырял ложкой в вазочке.
- Другое дело, интересен ли ты кому-нибудь со всеми своими переживаниями и и размышлениями, - пробурчал он. - А ни хрена ты неинтересен. Это я вам точно говорю. Делюсь, так сказать, плодами длительных раздумий. - Теперь Двойник обращался непосредственно к Эдгару, не замечая, между прочим, своего с Эдгаром почти абсолютного сходства. Никому ты неинтересен, и себе неинтересен, а все это самокопание от чрезмерного самомнения. Всегда считал себя умнее других, значительнее других, этаким центром Вселенной, а на поверку оказался заурядом из заурядов, только себе в этом признаться боишься. Потому что, как признаешься, так и в петлю сразу можно. Вот и занимаешься самоутешением и самооправданием, и тщишься что-то другим доказать, а главное - себе доказать, хотя в глубине-то души прекрасно понимаешь, что никому ты ничего не докажешь... Потому что нельзя доказать то, чего нет. И злость поэтому...
- Извините. - Эдгар расплатился с официанткой и поднялся.
- Извиняю, - мрачно отозвался Двойник. - От себя все равно не уйдешь. И плюнь ты на свои Необходимые Вещи. Уж кто-кто, а ты-то знаешь, что совсем они тебе не необходимы. А тем более другим. Самообман все это. Плюнь, да телевизор смотри себе по вечерам.
Лвойник продолжат говорить, сидя напротив изваяния Голубого Рыцаря, а Эдгар, не оборачиваясь, покинул зал и спустился к гардеробу.
Он надевал куртку перед зеркалом и у него мелькнула мысль удалиться в зазеркальные пространства, но настроение было не то. Несколько испортил ему Двойник настроение. Поэтому Эдгар решил навестить Дракона. Дракон по крайней мере не брюзжал и не лез в дебри самоанализа, Дракон смотрел на жизнь просто, хотя проблем у него тоже хватало.
*
